Громовая жемчужина
Шрифт:
— Отдай! — послышался далекий отчаянный зов с той стороны зеркала. — Сахемоти, ты самоубийца! Немедленно верни мой меч в Небесную Заводь, иначе оба наши мира ждут неисчислимые беды!
— Всё-таки ты не забыл, что мы братья, — удовлетворенно заметил Сахемоти, рассматривая небесное оружие. — Если бы ударил меня не плоской стороной, а острием, я пожалуй не успел бы у тебя его выхватить.
Богиня-сестра заплакала.
— Плачь, плачь, у тебя теперь есть для этого причина! — с наигранным гневом сказал Сахемоти. — Мало того, что вы не пускаете меня в Небесную Заводь, мало того, что брат едва не выколол мне глаз — хотите лишить меня последней надежды на возрождение?
— Так что же ты хочешь от нас? — воскликнула богиня.
— Я
Договорить Сахемоти не успел. Дверь каморки приоткрылась, и в щели сверкнул зеленый глаз.
— Что это? — восхищенно прошептала Касима, просовывая голову в дверь. — Какой потрясающий меч!
Пестрый туман отвердел и снова превратился в полированную яшму. Сахемоти взглянул на княгиню, потом в зеркало, потом на меч. Касима на цыпочках пробралась в зеркальную комнату, не сводя глаз с чудесного оружия.
— О… он светится?!
Касима протянула руку к мерцающему лезвию. Сахемоти молча отстранил ее и убрал меч в сундук.
— Но… — княгиня проводила небесное оружие взглядом ребенка, у которого отнимают игрушку. — Зачем вы спрятали меч?
— Какой меч? Вам почудилось.
— Достаточно!
Княгиня вскочила на ноги.
— Больше вам меня не одурачить! Я своими ушами слышала, как вы разговаривали с кем-то по ту сторону зеркала!
— Я уже говорил, что оно порождает видения.
Сахемоти не беспокоился о том, что княгиня что-то поняла из его беседы, поскольку разговор шел на древнекиримском.
— Думается мне, вы никакой не актер, мастер Звезда, а самый настоящий чародей! — запальчиво воскликнула Касима. — Вы сказали, что смотреть в зеркало без маски опасно — а сами смотрели и разговаривали с тем, кто внутри, на языке жрецов и колдунов! Да еще и этот меч оттуда вытащили!
Касима в волнении заметалась по каморке.
— Неужели все ваши усилия были только ради того, чтобы раздобыть волшебное зеркало? Разве нельзя было просто попросить, а не разводить всю эту канитель с театром? Я-то думала, вы служите мне, а на самом деле, может быть, я сама служила вашим тайным целям? Ринго твердил, что преподобный Кагеру — чернокнижник, а мне кажется — не выполнял ли он попросту ваши указания?
Сахемоти подумал, что, пожалуй, слишком рано убрал меч в сундук.
— Как ужасно сознавать, что вы бесцеремонно пользовались моей княжеской властью, а сами нисколько не принимали меня в расчет!
«Так я и думал, что все сорвется из-за какой-нибудь ерунды, — Сахемоти не спускал глаз с Касимы. — Но разве у меня был выбор? Что же с ней теперь делать?»
Княгиня остановилась и прижала руки ко лбу.
— Что же с вами делать? — произнесла она жалобно. — Я словно околдована. Знаю, что надо выйти отсюда и приказать всё остановить. Арестовать всю вашу труппу. Отложить представление, пока не откроется правда. Но я не могу. Я ничего не могу — даже заниматься государственными делами. В Ниэно меня ждет огромная гора документов, которые я должна была подписать еще месяц назад, но мне тошно даже вспоминать о них. Каждый день, проведенный не на побережье — потерянный день. Этот спектакль стал моим наваждением. И вы, мастер Звезда, — Касима взглянула на него, словно моля о милости. — Ринго верно говорил — вы словно призрак. Вроде бы и рядом, а не достать. Вы как горячая головня в руках: и так возьмешься, и этак — неловко, больно, а бросить — останешься в холоде и темноте… Вы как кость в горле — как засядет, так не избавиться до самой смерти… Что мне с вами делать?
— Попробуйте просто мне довериться, — мягко предложил Сахемоти. — Вы так проницательны — разве сами вы не видите, что для меня, как и для вас, важнее этого представления сейчас ничего на свете нет? Вы всё еще не верите мне, Иро? Хотите, поклянусь?
— Видно, недаром мне ночь за ночью снятся адские бездны, — дрожащим голосом сказала Касима. — Мы с вами встретимся в преисподней,
И она выбежала из зеркальной комнаты.
Сахемоти тщательно закрыл за ней дверь, повернулся спиной к зеркалу и надел маску дракона.
Глава 33. Представление начинается
Представление началось не слишком рано и не слишком поздно, а как раз вовремя — когда отступила ночная прохлада, но и до дневной жары было еще далеко. К тому времени, как прибыл княжеский двор, гора Омаэ и окрестные холмы почернели от народа. Многие простолюдины прибыли еще затемно, чтобы занять лучшие места; каждую сосну облепили гроздья рыбацких детишек. Солнце пригревало из-за края холма, бросая лучи прямо на нарядную крытую сцену, которая, как никогда прежде, напоминала летний дворец или храм. Блеск настила, запах лака и свежей соломы, вспыхивающие на солнце кристаллы соли, которую перед началом с серьезным видом рассыпал вокруг сцены Анук («Какой странный обычай… Не знаете, зачем? Это как в деревенских храмах — чтобы отогнать квисинов! Какие все-таки удивительные в народе суеверия…»). Нижняя терраса древнего святилища была усыпана ровным слоем белого песка. Этот песок загодя натаскали с пляжа и тщательно разровняли граблями, и теперь зрителям казалось, будто сцена, словно корабль, плывет среди белоснежных волн. Свежие сосновые ветки, оплетающие стойки крыши театра, пахли чем-то древним, волшебным, чуть тревожным.
Утро начиналось на морском берегу — и на сцене происходило то же самое. Молодой рыбак Умуги собирался на утренний лов. Незамысловатый сюжет и стилизованный простонародный язык реплик контрастировали со сложным, пропитанным символикой костюмом «рыбака» и его отточенными танцевальными движениями. Сцена была совершенно пуста — никакого реквизита, кроме веера в руках Херуки. Веер выписывал узоры, наполняя пространство сцены невидимыми предметами. Впрочем, невидимыми они были только поначалу; вскоре тихонько вышел на сцену мастер Терновая Звезда, встал сбоку под навесом, что-то зашептал — и зрители словно прозрели. Болтовня умолкла, всё внимание обратилось к сцене. Только некоторые аристократы, самые непонятливые, так и сидели, уткнувшись в свитки с подсказками. В свитках содержался краткий пересказ сюжета пьесы с необходимыми пояснениями — иначе как догадаться, что в первой сцене веер означает сеть, во второй — весло, а в третьей — парусную лодку. Простолюдины таких свитков с подсказками не получили, но происходящее им и так было понятно.
Солнце уже начинало припекать. Декламация сменялась танцем, трещали барабаны, пели флейты. Народ всё прибывал. Княгиня Касима в окружении толпы придворных расположилась почти у самой сцены, в собственном паланкине — разодетая в пух и прах и при этом совсем не радостная. Справа от княгини на раскладном стуле, под шелковым зонтом восседал ее старший муж, хитрый набожный старик, которого втихомолку называли подлинным главой рода; слева — имперский наместник в роскошном чиновничьем кафтане и высокой черной шапке. Лицо наместника выражало неподдельную скуку — явился он только из вежливости и намеревался отбыть в столицу так скоро, как позволит этикет. Его многочисленная свита, сплошь состоящая из знатных имперцев, бесцеремонно захватила лучшие места.
Выше, на расчищенных каменных террасах, обосновался многочисленный клан Касима. Полюбоваться на представление со всей страны прибыло более сотни человек. Чиновники и военные, провинциалы и жители столицы — вся правящая верхушка островной провинции. Вершину горы заняли члены мелких союзных и родственных кланов. Простым зрителям на Омаэ мест не хватило, и они заняли ближайшие холмы. На одном из них, в толпе крестьян, почти позади всех, стоял хмурый тощий монах. Это был Кагеру. Несмотря на прямой приказ Сахемоти и опасность угодить в руки подчиненных Ринго, он никуда не ушел, а решил дождаться премьеры.