Гроза над крышами
Шрифт:
— Помню прекрасно, да и все помнят, — сказал Тарик. — Тут совсем другое... Послушал я, и стало мне любопытно: вдруг и в самом деле тут черное колдовство? Давненько про него в городе не слыхивали, но говорят, все же случалось...
— Не верю нисколечко, будто птичий мор вызван черным колдовством, — решительно сказала Данка. — Никогда птицеводы о таком не рассказывали. В деревне — другое дело. Сам знаешь, тетушка за гусятами ездит по деревням, как твой папаня за мясом, и не раз меня с собой брала, чтобы помаленьку обучалась ремеслу. В деревнях порой на пару-тройку дней задерживались, порой с местными о том о сем болтала — деревни одни и те же, не сидеть же дома сиднем. Вот мне там мальчишки с девчонками и рассказывали всякие страшилки. И про колдуний с ведьмаками тоже, которые мор на скотину и птицу напускают. Только я вам потом про
— Деревенским верить не всегда и полезно, — сказал Тарик (после разговора с рыбарем он выражался именно что уклончиво). — И все же. Скотский и птичий мор порой связывают как раз со злым кол
довством, с черными ремеслами... Чампи, что ты об этом думаешь? Читал я какую-то голую книжку, там об этом писалось...
Поправив круглые стекляшки в железной оправе, Чампи нахмурил лоб и задумался — всерьез, сосредоточенно, с важным видом, вполне ему простительным как единственному знатоку суконной, а в чем-то и кожаной90 книжной премудрости. Он нисколечко не выпендривался — так именно и держался, погружаясь в раздумья.
Остальные смотрели на него уважительно. Чампи-Стекляшка — достопримечательность не просто улицы, а всего Четвертого квартала. Единственный Школяр в квартале, носящий стекляшки, — а такие, между прочим, не во всех кварталах и есть, это у студиозусов стекляшки не редкость...
Года полтора он стекляшки носил, посадив глаза из-за небывалого для годовичков его сословия чтения книг: столько не каждый студиозус одолевает в более зрелые годы. Для мальчишки, у коего родитель состоял в Цехе Маляров вывесок, занятие, прямо скажем, редкостное, но так уж судьба сложилась. Маляр вывесок — из тех ремесел, где подросшие сыновья довольно часто не становятся Подмастерьями или Приказчиками отцов. Таково уж ремесло. Рисовать и подновлять вывески — занятие денежное, но прокормить может далеко не каждого. Это, скажем, торговля хлебом, починка обуви или цирюльное дело потребны каждый день, а заказы на новую вывеску или подновление старой выпадают гораздо реже. Старший брат Чампи как раз и стал, войдя в должный возраст, Подмастерьем отца, а Чампи, давно стало ясно, не найдется места ни в отцовской мастерской, ни в других квартальных — а в мастерских других кварталов искать места не позволяет Цеховое Уюжение. Вот и остается Безместному либо поступать в простые работники (с угрозой таковым и остаться до седых волос), либо искать другое ремесло, а это затягивается надолго и непросто по другим причинам...
Чампи повезло. Отец вовремя сообразил, что страсть к книго-чейству, которую он поначалу очень не одобрял, может, коли уж именно так обернулось, и принести выгоду. И потому он, по роду занятий знакомый с самыми разными людьми (за исключением дворян — этим вывески ни к чему), подыскал младшему сыну хорошее местечко Ученика Приказчика в старой, солидной и богатой лавке «Брильянтовая Скрижаль», торговавшей не только книга- 96 °
ми, но и старожитными вещами , — одно из немногих занятии, дозволенных для приработки Школярам. Вот там неумеренное книгочейство только приветствовалось хозяевами, так что Чампи вскоре должен был стать полноправным Приказчиком означенного цеха и при усердии быстро выйти в Мастера. Он и старался. И прирабатывал еще написанием всевозможных прошений для Темных в чайной таверне, аккуратненько делясь с тамошним тавернеро долей заработанного.
Во всем остальном — самый обычный мальчишка: не отставал от других в проказах, не чурался драк и потасовок. Разве что ему здорово мешали стекляшки — в драке их быстренько разбили бы, а без них, рассказывал Чампи, он видел все размытым. Правда, он быстро нашел выход, придумав собственную ухватку: выбирал одного противника, вцеплялся в него, сбивая с ног, и колошматил от души, пренебрегая тем, что остальные неприятели в это время колошматят его. Иные из-за этого опасались с ним связываться, обзывая бешеным и шипцом91 92 (что Чампи считал не оскорблением, а почетным званием). Словом, в ватажке он не был ни обузой, ни постоянным шутом, какие нередки, — полноправный член, силой и проворством не уступавший остальным. И с некоторых пор ходил с Талеттой-Франтихой из шестого нумера — правда, частенько на свиданки опаздывал, а иногда и вовсе пропускал, зачитавшись,
вполне подходящим прогульщиком93. (Данка как-то фыркнула: «Гляди, она еще замуж за тебя будет щемиться, как годочки подойдут». Чампи, по своему обыкновению поправив стекляшки безымянным пальцем, ответил рассудительно, как взрослый: «А что? Хорошая девчонка, симпотная, а главное, не скандальная, вся в маманю».)
— Здесь так обстоит, Тарик... — сказал наконец Чампи. — Я не от себя говорю: повторяю то, чему научился у дядюшки Лакона, а уж он, хозяин мой, дай ему Создатель здоровья и долголетия, дело знает... Голым книжкам веры особенной нет, вообще веры нет. Потому что они в массе своей — собрание жутких баек, которые, знающие люди говорят, сами сочинители чуть ли не все выдумывают. Иногда такого наплетут, что церковный надзор им печати не ставит: считает, что чересчур уж расписывают могущество темных сил. Другое дело — книги серьезные, учеными книжниками написанные. Лучшая и самая полная — «Трактат о нечистой силе». Лет сто назад написан, а до сих пор считается лучшей книгой: нечистая сила ведь как появилась всякими разновидностями в незапамятные времена, так и остается — новые разновидности не добавляются, а старые исчезают потихоньку. Вот там все о черных ремеслах написано подробно. Говорят промеж себя ученые люди, что имя на книге выдуманное, а сочинитель в Гончих Создателя долго прослужил, так что знаком с черным ремеслом не понаслышке. Сам слышал, как книжники говорили, что трактат — сущий свод знаний94: все по букворяду95 расписано...
— А где такую книгу найти? — спросил Тарик. — Ты сам-то ее читал?
— Да нет. Ты ж знаешь, я давно уже больше всего старожитно-стью интересуюсь. А про нечистую силу никогда не было охоты читать. Она у нас в лавке есть, Тарик, и не одна, только исключительно кожаная. Матерчатых нету. Товар редкостный, на сугубого знатока, — произнес он, похоже подражая дядюшке Лакону. — Год назад взяли у печатника десять штук, а продали только шесть. И товар редкостный, и цена кусучая — двенадцать серебрушек. Во-от такой томище, — он показал руками нешуточные размеры, а пальцами — изрядную толщину. — Но говорю тебе, эта — лучшая, потому как...
— Ладно, я не покупатель в лавке, — сказал Тарик.
Двенадцать серебряных денаров — очень даже солидная денежка, способная нанести немалый урон его накоплениям. Однако придется в скором же времени на это расточительство пойти: если уж сущий свод знаний, там может найтись то, что ему нужно, то, что дополнит рассказанное рыбарем книжной премудростью...
— Что ж, я все рассказал, — сообщил он.
И не было нужды распоряжаться как ватажнику — каждый и так знал свою очередь, а выстроилась она давно, согласно заведенным неизвестно даже в какой давности времен негласкам ватажки: старшинство считается по тому, кто раньше пришел на сход, когда ватажка была провозглашена. Сплошь и рядом разница составляет минуты, но так уж исстари заведено, и не им что-то менять.
Вторым по старшинству был Байли-Циркач, получивший прозвище не по причине принадлежности к этому Цеху — отнюдь не самому уважаемому, потому как Темному. Папаня Байли — Лавочник, как и у Тарика, только торгует не мясом, а посудой. Прозвище Байли получил еще в Недорослях — за то, что страшно любил цирковые балаганы, особенно ярмарочные, каждый год привозившие что-то новенькое, чего не увидишь у городских. И понемногу сам неплохо выучился всяким цирковым штучкам: жонглировать, метко бросать ножи, показывать разные фокусы. На иных девчонок — ту же Альфию взять — это действовало прямо-таки убойно, мало кто из прогульщиков так умел...
Глава 9 ДЕЛА ПОВСЕДНЕВНЫЕ И ПРИКЛЮЧЕНИЕ
Из Школариума до родной улицы Байли дошел без интерес
ных встреч и наблюдений. Разве только в Кузнечном переулке видел, как Стражник сграбастал крепко выпившего Мастера, сунувшегося на проезжальню и едва не угодившего под копыта пары лошадей, везших тяжелогруженую габару, — но это выглядело так скучно и обыденно, что рассказать нечего: сгреб пьянчугу за ворот и потащил пороть, а тот, похоже, был так нажравшись, что и не понимал, кто его тащит и куда...