Грозное лето
Шрифт:
„…Величайшее значение имеет то, что Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы… Это тем более важно, что значительная часть моей армии будет связана Францией. В гигантской борьбе, в которую мы вступаем плечом к плечу, Сербия играет совершенно второстепенную роль…“ И многое, многое другое, ваше величество, что достаточно прозрачно говорит о том, кто хотел войны, в частности с Россией. И уж я, начальник Германского генерального штаба, хорошо знаю, кто и как готовился к настоящей войне. Так что, мой кайзер, кто из вас лучше: ваше величество или Николай Второй, пусть рассудит история и господь наш…»
— Шлиффен и Вальдерзее совали
Мольтке как бы очнулся. «С больной головы на здоровую переносите неудачи, ваше величество, потому что вы-то прекрасно были осведомлены о наших планах. А об Англии обязаны печься ваши дипломаты и морское министерство, ибо в Англии нет обученной и повинной армии, а с милицейскими солдатами мы уж как-нибудь справимся», — подумал он, но сказал иначе:
— Нам осталось до Парижа пять хороших переходов, ваше величество, и вопрос о его падении — это вопрос дней. Россия же, как вы и соблаговолили говорить на коронном совете, вступила в войну неготовой, это ее галлы толкают в спину, и случайные успехи фон Ренненкампфа ни о чем не говорят. Людендорф остановит русских, уверяю вас, а может статься, и выгонит из пределов Восточной Пруссии. Они очень болтливы, русские командиры, и мы знаем, что они намерены делать.
— Они что, докладывают вам о своих намерениях? — недовольно спросил Вильгельм, раздосадованный тем, что Мольтке прервал его.
— Нет, разумеется, но они не делают секрета из своих директив, которые наши разведчики и простые телеграфисты с успехом перехватывают.
Вильгельм бросил на него острый взгляд и ничего не возразил, будто растерял все мысли. И наконец спросил:
— Вы знаете Гинденбурга, генерал Людендорф?
— Это тот, который участвовал в осаде Седана, ваше величество? — по-солдатски не очень тактично спросил в свою очередь Людендорф.
— Тот, что обставил меня на военных играх, будучи командиром четвертого армейского корпуса, — как бы шутя ответил кайзер.
И опять Мольтке удивился. Гинденбург действительно обставил Вильгельма на военных играх, проходивших под его, кайзера, командованием, двинув свой корпус против «противника» с неожиданной стороны и вынудив кайзера признать свои командирские просчеты. И ни для кого не было секретом, что именно поэтому кайзер отправил его на покой три года тому назад и начисто «забыл» о нем, когда назначал командующих армиями и корпусами. Какие шутки шутит кайзер, вынужденный обстоятельствами согласиться с его, Мольтке, представлением о назначении командующим восьмой армией именно Гинденбурга?
Но Мольтке не был бы Мольтке, если бы сказал об этом.
— Тот, что участвовал в сражении при Седане: фон Бенкендорф — по родительской линии и фон Гинденбург — по линии жены. Его величество соблаговолили пошутить.
Вильгельм сделал озабоченную
— Ну-с, вы готовы, генерал, к исполнению новой должности, я надеюсь?
Людендорф ответил твердо и без тени сомнений:
— Готов, ваше величество, и постараюсь оправдать ваше монаршее доверие и остановить русских.
Вильгельму это не очень понравилось, и он спросил:
— Постараетесь или остановите?
— Остановлю, ваше величество, — произнес Людендорф так, как будто все уже решил и все обдумал.
Кайзер прошелся по кабинету, увешанному картами, посмотрел на карту Восточной Пруссии и произнес не очень удовлетворенно, а скорее холодно и официально:
— Благодарю, генерал. Именно для этого я и назначил вас начальником штаба моей лучшей армии. Командующим я назначил к вам фон Гинденбурга, с которым прошу вас быть предусмотрительным, не очень на него полагаться, но и не унижать его. Здесь я надеюсь на ваши штабные и полевые знания и позиционный опыт, равно как и солдатское мужество и командирское искусство, проявленное вами при штурме Льежа. За это я удостоил вас высочайшей награды, ордена «Пур ля Мерите», «За заслуги», который я и вручу вам.
— Безмерно рад, мой кайзер, ваше величество, и благодарен за высокую честь и за оценку моих скромных успехов в ратном деле, — произнес Людендорф взволнованно.
Приколов орден к его походному френчу, кайзер продолжал:
— Я желаю вам новых, столь же блестящих побед на востоке. Вы должны изгнать русских из Восточной Пруссии и избавить дорогих моих подданных от страданий этой ужасной войны.
— Можете быть спокойны, мой кайзер, ваше величество, я исполню свой долг и ваше монаршее повеление, — ответил Людендорф железным тоном, не колеблясь.
— Я ожидал от вас этих слов.
Мольтке был доволен. Все прошло так, как ему и хотелось, и он постарался поскорее увезти Людендорфа к себе в штаб, а уж там сказал с легким укором:
— Я, разумеется, согласен с вашими словами о том, что русских следует разгромить, но так вдруг обещать это императору все же рискованно, Эрих. У него слишком хорошая память на такие вещи. Но коль уж вы сказали это, давайте вместе обсудим, с чего начинать. Начнем пока с того, что остановим отступление северной группы армии и поможем фон Шольцу в отражении атак Самсонова. Он, по всей вероятности, нацелился на Остероде, а это — смерти подобно. Поэтому корпус фон Франсуа следует немедленно передислоцировать к Шольцу на его правое крыло и помочь ему отогнать наревскую армию за Нейденбург — Сольдау. На большее мы пока не имеем права рассчитывать. Корпуса Макензена и Белова не трогайте, пусть постоят в ожидании, что будет делать Ренненкампф. Если он продолжит наступление, они остановят его. Если он будет стоять, упоенный успехом при Гумбинене, — он такой, тщеславный русский немец, — тогда Макензена и Белова можно будет направить вот сюда, на Бишофсбург — Ортельсбург, на Алленштейн, на перехват центральных корпусов Самсонова.
Он говорил и чертил на бумаге, не на карте, а на чистом листе бумаги, возможные варианты движения корпусов восьмой армии, а Людендорф наблюдал за ним хмуро, сосредоточенно и думал: что-то его кумир, граф и генерал Мольтке-младший, стал неузнаваемым. Или император задал ему порядочную трепку за паникерство и нерасторопность Притвица? Но ведь главная война на западе идет преотлично — неужели император испугался частного успеха русских на востоке?
Мольтке, не поднимая глаз, продолжал: