Грозное лето
Шрифт:
Самсонов продолжал:
— Да. Два или три корпуса — это теперь не имеет значения. Для западного театра, для союзников наших, это — облегчение, чего наше командование, ставки, и добивалось. Для нас же, имея в виду сражение °Дин на один с восьмой армией, не суть важно. Пока сии корпуса прибудут на место, все уже будет решено: или мы их, или они — нас. Но я все же надеюсь, что к этому времени наши первая и вторая армии соединятся.
— Да не соединятся, ваше превосходительство! — почти в отчаянии воскликнул Андрей Листов и спохватился: — То есть я хотел сказать, что немецкие офицеры доносят в телефон штабу восьмой армии, что Ренненкампф почти стоит на месте.
— Вы верите этому? — настороженно спросил Самсонов. — Но ведь штаб фронта регулярно сообщает
— А наши нижние чины говорят, что «ворон ворону глаз не выклюет», то есть барон-немец не станет драться со своими же. Говорят даже, что у Ренненкампфа есть какие-то родственники среди генералов противника. И простите, что нарушаю устав, но офицеры утверждают, что Ренненкампф никогда не забудет вашей ему пощечины в Мукдене.
— Андрей Листов, не говорите подобных благоглупостей никогда, — не очень сердито заметил Самсонов. — И это бросает тень, если хотите, на меня лично. Ренненкампфа, как равно и меня, назначил на этот пост государь, и мы оба несем перед ним ответственность за свои действия. Не исполнит Ренненкампф своего воинского долга — он будет отвечать перед государем.
— Виноват, ваше превосходительство, но я намерен был сказать… — попытался было оправдаться Андрей, но в это время дежурный офицер принес телеграмму от командира пятнадцатого корпуса Мартоса.
Самсонов пробежал ее беглым взглядом и вслух сказал:
— Какая-то паника случилась у Мартоса, вторая дивизия его корпуса немного отошла. Обещает исправить положение немедленно. И еще сообщает, что перед его корпусом появилась свежая часть противника, предположительно, из семнадцатого корпуса Макензена. Неужели и Макензен передислоцируется на наш левый фланг? — произнес он задумчиво и беспокойно и сделал несколько шагов туда-сюда по кабинету.
Андрей Листов уверенно сказал:
— Этого не может быть, ваше превосходительство. На левый наш фланг передислоцируется только первый армейский корпус Франсуа. Полагаю, что к Мартосу может быть подвезена ландверная дивизия дер Гольца, о которой я слышал, вернее, также подслушал в телефон противника.
Самсонов ходил и молчал — и думал: если против Мартоса появятся еще и части корпуса Макензена, коему надлежит проходить к Висле, как утверждает штаб фронта, гораздо севернее, значит, Гинденбург задумал нечто внушительное на нашем левом фланге. Но какими силами точно?
И сказал:
— Поручик Листов, я прошу вас незамедлительно сесть в аэроплан и сделать разведку в районе Алленштейна и правее, в районе Бишофсбурга. Не может корпус Макензена галопом передислоцироваться с востока — на запад. Тут что-то не так. Сядете у Клюева, а донесение пришлите с авиатором. Потом то же сделайте и в районе Благовещенского.
— Слушаюсь.
— И я, по всей видимости, — грустно продолжал Самсонов, — вынужден буду задержать Мартоса и Клюева. Они слишком выдались вперед в надежде, что Ренненкампф выйдет им навстречу конницей хана Нахичеванского. Но увы! — развел он руками и, подойдя к столу, допил чай, потом взял стаканы и печенье и отнес на место, в тыловую комнату, а когда вернулся, сказал твердо: — Но мне не разрешат ставки фронта и верховного это сделать. И еще вынесут порицание. А ведь противник вполне разгадал наши замыслы. Крымов неправильно представляет себе отступление немцев; они перегруппировываются, а не отступают, и тому подтверждение — появление корпуса Франсуа на нашем левом фланге. А если Гинденбург предпримет перегруппировку и на правом нашем фланге и попытается отогнать Благовещенского, чтобы выйти во фланг Клюеву? Это будет катастрофа. Вот какие сведения вы привезли, поручик Листов Андрей. Хорошо, что моего надзирателя, представителя союзников майора Нокса, куда-то унесло, не то устроил бы нам нервотрепку. Он устраивал мне ее в Туркестане не раз своей псевдообразованностью, когда бывал на наших маневрах. А ему-то и надо было знать, не изучаем ли путей и способов нападения на английские колонии, граничащие с Туркестаном. Противный человек.
И, вызвав дежурного офицера, сказал:
— Соедините меня с Белостоком. Со ставкой
ГЛАВА ВТОРАЯ
Генерал Людендорф лютовал с первых часов своего появления и не знал, с чего начинать: с разгрома этого огромного кабинета, увешанного охотничьими трофеями, картами большими и малыми, с флажками красными и синими, с линиями жирными и еле приметными, или вызвать всех генералов и офицеров и сказать: «Вы свободны, господа. Мне не нужны такие офицеры, которые ходят, как мокрые куры, сидят на совещании штабе, как глухонемые. Мне нужны офицеры, которые умеют носить голову гордо и уверенно, как и подобает немцу. Позор, а не штаб, а не немецкие офицеры!»
Так, сидя в первоклассной крепости Мариенбург, в кабинете бывшего командующего восьмой армией фон Притвица, мысленно разговаривал генерал Людендорф со своими подчиненными, которых только что отпустил после совещания штаба, и ходил из угла в угол кабинета крупными солдатскими шагами, и зло косил по сторонам серые глаза, смотревшие из-под слегка опухших век властно и гневно.
По сторонам, на стенах висели охотничьи трофеи, кабаньи морды с длиннейшими клыками, рога оленей, ветвистые, как деревья, старый, надувшийся от влажности филин с желтыми стеклянными глазами, какой-то орел да еще черный ворон с поредевшими перьями на крыльях, видимо выщипанными противниками еще в прошлом столетии.
Еще были по сторонам картины каких-то фламандских дилетантов, темные, как ночь, так что и не поймешь, что на них было нарисовано: пастухи в ночном или разбойники. И еще на подоконниках были корзиночки с каким№-то цветочками, издававшими приторно-тошнотворный запах, и еще была старая рыжая фисгармония, сиротливо прислонившаяся к блеклой стене, а напротив, возле другой стены, как склеп покоился шкаф для подушек и перин и рядом с ним — громоздкий умывальник из цветного саксонского фаянса.
Генерал Людендорф готов был вышвырнуть все ко всем чертям, ибо не до цветочков и фортепиано сейчас было, и не до картин даже фламандских, и не до умывальников даже саксонских, и спрашивал себя: куда его прислал фон Мольтке и сам император, если здесь, в штабе армии, которую теснят русские, которую потрепали на севере и могут разгромить на юге в самое ближайшее время, если здесь пахнет клопами и еще черт знает чем? На западе гремят победные громы германского оружия, на западе падают и рушатся в пыль и щебень города и деревни, форты и крепости неприятеля, и скоро падет Париж, а здесь, под самыми окнами, дурацки чирикают воробьи, и идиотски воркуют голуби, и издевательски полыхает солнце, щупает кабинет и все его мещанские атрибуты, и задирает углы ковра, и корежит крышку фисгармонии, и слизывает все краски с обоев.
И хотелось генералу Людендорфу позвонить в ставку, самому Мольтке, и сказать: я покидаю эту тихую заводь, господа, и возвращаюсь туда, где кипит битва, не знающая себе равных, где грохочут немецкие орудия, которые для германского солдата всегда были сладчайшей музыкой и смыслом существования, в огонь и дым сражений и побед германского оружия.
Но генерал Людендорф хорошо понимал: на западе он сделал свое дело с честью и эта же честь обязывает его сделать все возможное, чтобы оправдать доверие императора и Мольтке, учителя, пославшего его сюда, на восток, в самую критическую минуту и писавшего ему на фронт:
«На Вас возлагается новая трудная задача, может быть, даже более трудная, чем штурм Льежа. Я не знаю ни одного человека, к которому бы я имел столько доверия, как к Вам. Может быть, Вы еще спасете положение на востоке. Не будьте злы на меня за то, что я отрываю Вас от должности в тот момент, когда Вы стоите перед решительными действиями, которые, с божьей помощью, получат исчерпывающий характер. Вы должны принести эту жертву отечеству. Император тоже надеется на Вас. Конечно, на Вас не падет ответственность за то, что произойдет, но с Вашей энергией Вы можете предотвратить самое худшее. Идите же на новое призвание, самое почетное, какое может получить солдат. Вы не обманете оказанного Вам доверия».