Грозное лето
Шрифт:
Самсонов думал о чем-то сосредоточенно и мрачно, опустив голову, а потом посмотрел на карту и медленно заходил по небольшому кабинету, заложив руки за спину, и от этого показался Андрею немного сутулым и как бы постаревшим или уставшим крайне. Не знал Андрей Листов, что у Самсонова начался небольшой приступ, пока небольшой, но он крепился и не подавал вида и лишь медлил говорить.
Наконец он подошел к столу, достал оттуда порошок и, высыпав его на язык и запив чаем, устало сел на простой венский стул и сказал:
— Благодарю вас, поручик, за очень важные сообщения. Составьте краткий
— Немецкий, французский, латынь и немного греческий.
— Вот как! — непроизвольно воскликнул Самсонов. — Похвально весьма. Где же вы так преуспели?
— В гимназии, среднетехническом училище, в Донском политехническом институте. С вашей помощью, за которую я буду благодарен вам всю жизнь, ваше превосходительство, — ответил Андрей немного взволнованно.
Самсонов удивленно спросил:
— С моей? Не понимаю.
— Вспомните, ваше превосходительство, студента, приходившего к вам в атаманский дворец. Или батюшку на вокзале в Ростове, во время вашего приезда из-за границы. Вы потом присылали отцу поздравления на праздники.
— Священника Жердева? Как же, помню преотлично. Но вы-то какое отношение имеете к батюшке?
— То был мой приемный отец и просил ваше превосходительство за меня, старшего сына. Я был взят у моего деда на воспитание отцом Саввой, когда у них с матушкой еще не было детей. Потом они появились, Полинка, Маринка и Петруша, но мамаша наша вскоре умерла. А после смерти папы я вернулся к моей настоящей фамилии и стал Листовым. Чтобы друзья не иронизировали более и не называли меня поповичем. Глупо, — ответил Андрей и опустил голову. Он вдруг почувствовал стыд и уже не рад был, что начал этот разговор, и подумал: «Зря начал. Зря изменил фамилию. Неблагородно получилось по отношению к памяти отца».
Самсонов посмотрел на него пристально и тепло, а вместе с тем и с укором и сказал именно то, о чем думал Андрей:
— Напрасно вы это сделали, поручик, обидели память батюшки. И друзья ваши хороши: вольнодумцы, очевидно.
— Виноват безмерно, ваше превосходительство, но теперь уже… — оборвал фразу Андрей, и худощавое лицо его зарделось красными, как кумач, пятнами. Тихо и просительно он добавил: — Называйте меня Жердевым, ваше превосходительство, и я буду счастлив.
— Извольте… Вы — инженер, надо полагать? И казак, конечно?
— Да. Инженер-механик. Но я — мещанин. Приемный отец был из казаков.
— А сестрицы и братец живы-здоровы?
— Благодарю. Живы-здоровы. Брат заканчивает Донской политехнический, Полина вышла замуж за адвоката и служит учительницей в пансионате, в Новочеркасске, а Маринка еще учится в епархиальном.
— А каким же образом вы, не казак, попали в казачью часть и получили казачий чин сотника? — продолжал расспрашивать Самсонов, попивая чай.
— Наказный атаман, генерал Покотило, сначала произвел в поручики как инженера, после назвал сотником, а потом определил начальником пулеметной команды в кавалерию. Путано немного получилось, но вы же знаете Василия Ивановича, бывшего вашего помощника по Туркестану, а моего — будущего тестя…
— А среди офицеров? — спросил Самсонов в упор и колюче посмотрел на него исподлобья, будто продолжая: «У вас лично она тоже непопулярна?»
Андрей ответил ему тем же взглядом, как бы говоря: «Проверяете донос своего любимца Крымова? Ну, ну, ваше превосходительство, проверяйте», и ответил, прямо глядя в лицо его, слегка полное, но такое бледное, точно после болезни.
— Думаю, что и среди многих офицеров особого воодушевления положением дел нет, ваше превосходительство, — увернулся он.
Самсонов молчал. Не хотелось ему, и не время было, заниматься жандармскими допросами, и не любил он этого занятия, хотя ясно чувствовал: полковник Крымов не зря сопричислил его, Листова-Жердева, к социалистам, нюх у Крымова что у охотничьего пса, но… «Но бросать такую черную тень на моего офицера, который сто раз рисковал жизнью, будучи под носом у врага, и блестяще исполнил свой воинский долг, — я вам не позволю, полковник Крымов, увольте, и мой „крестник“ не может быть социалистом, да-с, полковник», — рассудил он и, встав и пожав руку Андрею, сказал тихо и внятно:
— Я рад, поручик Жердев, за вас и еще раз благодарю за ревностную службу. В дивизию можете не возвращаться, я подумаю о вашем новом поприще как инженера. Но прошу вас как моего крестника: не говорите глупостей, тем более публично. Крымов уже сопричислил вас к социалистам и готов был арестовать, а вы еще так молоды и вас такое счастливое будущее ждет в семье Василия Ивановича. Рад будет старик, если вы станете его зятем. Так что берегите себя, воюйте с умом во имя России и ее счастья и помните: вы, молодые люди, — ее гордость и надежда — ее будущее. А теперь отдохните немного. Завтра мы переезжаем в Нейденбург и там, на месте, все выясним и решим. Отсюда, из Остроленки, трудно видеть, что делается на фронте, и сведения из корпусов приходят слишком поздно.
— Я рад со всей сердечностью поблагодарить вас, ваше превосходительство, за столь лестное и теплое отношение ко мне.
Самсонов прервал:
— Не надо, мой друг. Сейчас не время для сантиментов. Сейчас надобно решать, как воевать дальше. Ваши данные о противнике говорят о таких вещах, кои могут стать поворотными, — задумчиво заключил он и подошел к карте.
Андрей не уходил, а продолжал стоять, как будто разговор еще не был окончен, но Самсонов более ни о чем его не спрашивал, а смотрел на карту и молчал.
И Андрей спросил:
— Вы позволите, ваше превосходительство…
— Говорите, говорите. Я слушаю вас.
— Противник накапливает против нас силы, которые мы не сможем одолеть один на один, без помощи первой армии. А если присовокупить к наличным силам противника два могущих прибыть с запада корпуса и одну кавдивизию…
— Три корпуса, насколько мне ведомо, — поправил Самсонов.
— Два, ваше превосходительство, и одну кавдивизию. Я сам сидел на телеграфном столбе и подслушивал переговоры Людендорфа с Шольцем, — сказал Андрей.