Грозное лето
Шрифт:
— Трусы! Жалкие трусы! Вам бы только сосиски жрать да пиво лакать, а не воевать! В лес, я сказал, гром и молния!
И уланы бросились наутек, так что лишь толстые крупы лошадей замелькали и залоснились, как смазанные жиром, и намеревались скрыться, однако казаки преградили им путь.
И началась рубка.
Орлов видел, как передний — а то был Андрей Листов — с ходу свалил самого крупного улана, потом сбил шишкастую каску с другого вместе с головой, потом крутнулся на своем огнистом коне и рубанул третьего и тут едва не поплатился своей головой,
Верзила успел поднять руки и тем избежал смерти.
Остальные уланы дали ходу, намереваясь укрыться в лесу, но за ними погнались казаки, однако деревья мешали атаке, и она прекратилась так же вдруг, как и началась, и о ней напоминали лишь оставшиеся на дороге тяжело раненные и сраженные.
Несколько человек сдались.
Лейтенант отдал Орлову оружие и уныло сказал:
— Возьмите, капитан. Теперь я — ваш пленный… Я знал, что казаки недалеко отсюда.
Орлов спрятал револьвер в кобуру и спросил:
— И поэтому тянули? Вы — кадровый офицер или мобилизованный гражданский? Кадровые ведут себя иначе.
— Отец у меня кадровый. Генерал в отставке. А я — черт знает кто я. Хотел быть инженером, но родитель заставил служить. Вот и служу, как идиот, — на отличном русском языке ответил лейтенант и заключил, совсем печально: — И, кажется, дослужился: ваши казаки пристрелят меня, как собаку. Если, конечно, вы не скажете им, что я вел себя с вами, как офицер с офицером.
— Почему вы приказали шоферу ехать вперед, зная, что там — казаки?
— Не хотел, чтобы с вами расправились так, как с поляками, а хотел рискнуть: высадить вас и удрать на вашем автомобиле. Так что скажите казакам, прошу вас…
— Хорошо, скажу, — пообещал Орлов.
Андрей Листов разгоряченно прискакал к автомобилю, увидел лейтенанта и на немецком языке негодующе воскликнул:
— Вот где ты попался мне, палач. — И, узнав Орлова, сказал: — Дай ему по физиономии, Александр! Он только что изрубил двух поляков зато, что они кормили наших раненых молоком и перевязывали их.
— Не я! — запротестовал лейтенант на русском языке. — Это сделал один мой идиот, — не назвал он того, кто зарубил поляков, и добавил: — Вы зарубили его, я видел. А я поступил с герром капитаном, как офицер с офицером, и не причинил ему никакого вреда…
Прискакали казаки, и вместе с ними офицер в форме польского легионера, и разом закричали:
— Чего вы с ним сидите, ваше благородие? На капусту его след, ирода и ката!
— Он извел поляков, нехристь!
— Предать его смерти!
Лейтенант побледнел и умоляюще затормошил Орлова:
— Скажите же им, герр капитан, что я… Я есть ваш пленный, и по закону войны они не имеют права меня убивать.
Орлов досадливо ответил:
— Перестаньте, лейтенант, никто вас не собирается убивать.
Андрей Листов спрыгнул с коня, покривился от боли и снисходительно проговорил:
— Не вы,
— Не положено, Андрей, пленных так конвоировать. Пеши след бы, — возразил урядник, но спрыгнул с коня и принялся искать, чем связывать пленных.
Орлов встал с автомобиля и сказал:
— Лейтенанта не трогать. Это — мой пленный, — и, подойдя к Андрею Листову, поздоровался и поблагодарил: — Спасибо, Андрей. Вызволил вовремя. Я догадывался, что впереди — наши. Лейтенант так вел себя и, оказывается, хотел ехать к вам и сдать нас с рук на руки, но встретить тебя никак не ожидал. Тебя ранили? Опираешься на шашку почему?
— Пустяки. Три дня тому назад дело было… А лейтенант, говоришь, знал, что мы — впереди? Странно, — задумчиво произнес Андрей Листов. — Я за ним специально гнался, поляки указали, куда он ускакал со своей волчьей гвардией. С кого же, в таком случае, спрашивать за порубленных поляков? Должен же он знать, этот лейтенант? Мой новочеркасский друг, Тадеуш, польский легионер Пилсудского, который был им прислан, но отказался вернуться в Галицию, кипит, как котел, и готов был изрубить всех улан…
— Это тот, с которым ты учился в политехническом? У него была сестра Барбара, ты говорил…
— Она тоже здесь, у отца-мельника, застряла из-за войны. Я любил ее. И люблю сейчас, — заключил Андрей Листов явно смущенно.
— Мне Верочка говорила об этом… А что Тадеуш делает здесь и почему он в военной форме?
— Патриот и дурень одновременно. Хотел бороться с царем и поступил в польский легион пана Пилсудского, который сражается на стороне австрийцев. Сейчас Пилсудский прислал его узнать о настроении поляков после «Воззвания» великого князя, ну, а он увидел, как немцы издеваются и расправляются с поляками, сочувствующими русским, и далее Алленштейна не поехал. Между прочим, в Алленштейне фон Белов истребил два наших батальона, оставленных там Клюевым впредь до подхода Благовещенского, который так и не подошел.
— Он отступил за Ортельсбург.
— Знаю. Благовещенский отступил за Ортельсбург, Артамонов — за Сольдау, Кондратович вообще исчез в неизвестном направлении. Черт знает что делается!
— Капитана Бугрова не встречал? Кулябко, по-моему, специально приехал, чтобы подцепить его на свой крючок.
— Кулябко? За Николаем приехал? — переспросил Андрей Листов. — Вот же подлец. То-то он у меня спрашивал, не встречал ли я Бугрова и не говорил ли он чего-нибудь несуразного, как он выразился, читай: недозволенного, и не привез ли чего-либо, читай: противозаконного. Но Николай, надо полагать, уже разгуливает по Невскому, так что пусть ищет ветра в поле… У тебя папиросы есть? Я свои все раскурил с конниками, — заключил он и, достав не первой свежести платок, утер им худощавое лицо, разгоряченное и загорелое и от этого казавшееся еще более мужественным и энергичным.