Группа Б

Крюков Федор Дмитриевич

Пан-доктор взъерошил седые волосы, посмотрел в рот Зосе и спокойно пробасил:

— А-а… ну, это мы сейчас… Сестра, пожалуйста пинцетик…

Сестра постучала в стену перевязочной — фельдшеру Мартынычу: — пинцет!

— Х-хо! это нам — раз плюнуть… по-чеховски! — басил доктор, держа Зосю за смуглый, с янтарным отливом, подбородок и смеющимися глазами глядя в ее черные, как тернинки, глаза, налитые слезами. Бас этот действовал, как теплое дыхание печки с хлебами на проголодавшихся и озябших, — приятно, ласково, успокоительно.

— С-сию минуту…

Пан-доктор взял из рук Мартыныча блестящую

металлическую штучку и сказал:

— Ну-ка, раскрой ротик, да побольше… Ну же! Пошире! Чтобы две шоколадные плитки сразу можно было посадить… Вот!..

Прищурив глаз, пан-доктор ловко ухватил концами блестящей штучки еловую иглу, застрявшую в глотке, и Зося сразу вздохнула с облегчением.

— Ну вот… ну? а ты плачешь…

Слезы уже прошли, но Зося все еще икала от конвульсивных рыданий.

— Ну, поцелуй меня!

Она поцеловала пана-доктора и укололась об его подбородок, на котором выступила короткая щетина. Засмеялась.

Потом пошло все удивительно забавно и смешно. Веселый был день. Успела съездить за водой с Маметом, играла в снежки с Попадейкиным и Керимовым, ходила с сестрами Осининой и Гиацинтовой искать по Звинячу, нет ли где голодных солдат. На кухне, как всегда, а в эти последние недели особенно, готовилось много обедов. Все ждали, что, как было в метель, прихлынут мокрые, озябшие, усталые солдатики и их надо будет накормить и согреть хорошими щами. Солдаты и после метели охотно заглядывали на пункт — уже не очень усталые, сухие и веселые. Но потом кто-то там, у них, распорядился, чтобы таких не пускать обедать, и с тех пор стояли у дверей два сердитых солдата с красными повязками на рукавах, — и это очень волновало сестер потому, что некому было есть приготовленных обедов.

Сестры возмущались. Не раз при Зосе они наседали на генерала, чтобы он потребовал от кого-то удалить солдат с красными повязками на рукавах. Генерал посмеивался, отмахивался от них. Один раз куда-то ходил и вернулся с офицером — таким же толстым, как и сам. Офицер тоже посмеивался и говорил о каких-то лодырях. Пан-доктор тоже посмеивался. Сестры негодовали. Некрасивая сестра Софи шипела, как сердитая гусыня, и говорила генералу:

— Я бы вам рекомендовала с недельку посидеть в окопах… Вам это пошло бы на пользу!..

Зосе было жалко, что генерал послушает сестру Софи и уйдет в окопы, — он частенько давал Зосе шоколадки. Но, слава Богу, генерал не ушел, остался на пункте, и сестры каждый день пилили его. А иногда он кричал отчаянным голосом:

— Посадите меня на эту ель, я брошусь с нее вниз головой, — жизнь опостылела!..

Вместе с сестрами и Зося ходила по Звинячу и спрашивала у встречных солдатиков, не хотят ли они есть? Многих из них она знала в лицо и по фамилии.

— А подивиться, пани, це Хвиник йде?..

Курносый солдатик Фиников сделал под козырек, подмигнул Зосе глазом, а сестрам сказал, улыбаясь во всю улицу:

— Здра-и-желаем, сестрицы!

— Здравствуйте, здравствуйте, Фиников! — радостно отвечали сестры: — ну, вы обедали?

— Так точно, сестрицы…

— Может, зашли бы чайку попить?

— С удовольствием бы, сестрицы, для разгулки времени почему бы не зайтить, ну… никак нет, невозможно… Сами знаете…

— Да, да… увы!.. — вздохнула

сестра Гиацинтова.

— Строго стало… тово…

Фиников опять подмигнул Зосе — весело и беззаботно.

— Да… к стыду и сожалению… — мрачно сказала сестра Осинина.

Фиников, видимо, смотрел на вещи не столь мрачно, как сестры, не чувствовал ни стыда, ни сожаления и широко улыбался, показывая редкие, широкие зубы.

— Знаете, сестрицы, начальство, оно — взглядное: как ему взглянется… «Не сметь!» — и кончен разговор.

Он высморкался в сторону, утер ос рукавом и, как бы мимоходом, добавил:

— Мне ведь об Масляной, на прощеный-то день, — помните? — заглянули — извините — в задние ворота…

— Как?

Обе сестры большими, изумленными глазами глядели на беззаботно улыбающегося Финикова.

— Так точно. Двадцать пять…

Зося с испугом увидала, как краска залила вдруг лицо пани Осининой, и сестра умоляющим голосом проговорила, почти простонала:

— Не может быть!

— В двадцатом веке! — прибавила маленькая Гиацинтова тем грозным, твердым голосом, каким она обыкновенно распекала только генерала.

— По штанам, конечно, не по голому, — успокоительно сказал Фиников: — а кабы по голому, извините, — накрасили бы по первое число…

— Боже мой! И это — в двадцатом веке!

— Так точно, — вздохнул Фиников.

— Что — «так точно»? — сердитым голосом сказала сестра Осинина: — деревянный вы человек! Вы как будто и не чувствуете! Как будто это и не вас касается… «Так точно…».

Фиников слегка смутился и, оправдываясь, сказал:

— Так точно, сестрица. Старшой и то говорит: — «никак ты, Фиников, железный, — и не охнул! Я говорю: ничего, солдат солдата не убьет, мол…»

Зося не очень понимала, почему сестры сердились на Финикова, а Фиников был весел, подмигивал ей глазом и ни на кого не сердился. Сестры, вернувшись домой, с негодованием говорили: — вот что делается у нас в двадцатом веке! И было немножко похоже, что им доставляет удовольствие негодовать и рассказывать, как претерпел в двадцатом веке Фиников за посещение питательного пункта. Они рассказали об этом всем сестрам, студентам, генералу. Генерал выслушал, но отнесся к рассказу равнодушно:

— Вот злонравия достойные плоды! — сказал он и прибавил: — вашего, конечно… Это я из «Недоросля»…

Сестра Гиацинтова вспыхнула и стала вдруг похожа на злую черную собачку с короткими ножками.

— Ваше сердце радуется, конечно? — едко бросила она.

— Хорошо бы и вас вот под ружье поставить… часика на два…

Сестра Дина воинственно закричала, наступая на генерала:

— Руки коротки!

— Как вы смеете! Мы вас в сугроб!..

Зося замерла от восторга и страха: сестра Дина щукой кинулась на генерала и стала толкать его в снег. Генерал уперся. На помощь Дине бросилась Марья Ивановна, потом маленькая Абрамова, за ней и Зося. Генерал несколько мгновений как бы раздумывал, падать или нет, потом грузно ткнулся в сугроб. Текля, стоявшая у хлева, всплеснула руками и раскололась звонким смехом. Выскочил из кухни Ромка, потом повар Новиков — захохотали. Вышел из палаты пан-доктор, загудел басом: у-у! у-у! хо-хо-хо! гу-гу-гу! И все хохотали над толстым генералом, выбеленным в снег…