Грустный день смеха(Повести и рассказы)
Шрифт:
Иван очень огорчился. Очевидно, он запланировал мытье чугуна, и теперь в его бюджете образовалась дыра.
— Хиба ш так едять! — сказал он. — Надо было нэ кашу варить, а похлебку. И трошки крупы идэ и вкуснее. А сало надо было поменять на отрубя. Якой дурак ист сало?
Все это было абсолютно верно, но и абсолютно бесполезно. Я сказал об этом Ивану. Самый сильный человек в Утином грустно покачал головой.
— Придэ батько — вам здорово влетит. Продукты извели, огород не вскопан. Уси в деревне давно вскопали. Кизяков не наделали. Чем же вы будете зимой топить? Траву вы тоже
Я удивился этому прокурорскому тону. Раньше Иван разговаривал не так. Очевидно, немытый чугун держал его в должной почтительности.
— Ты нас еще не знаешь, — оборвал я нахала. — Мы отцу можем такую сдачу дать — закачается.
Я не думал, что мои слова произведут на Ивана такое большое впечатление.
— Отцу?! Сдачи?! — выпучил он глаза.
— А ты думал что? Мы уже не раз всыпали ему, когда он нас не слушался.
Наверно, самый сильный человек в Утином ни разу не слышал таких страшных речей. Он замахал на меня руками.
— Окстись! Окстись! — забормотал он непонятное слово. Потом он ушел, смешно на меня оглядываясь.
Из дому вышел, зевая и почесывая грудь, дядя Авес. Его разноцветное тело переливалось всеми цветами радуги. Дядя, прищурившись, посмотрел на солнце.
— Тевирп, — приветствовал он меня на птичьем языке. — Лыб у ялетадесдерп?
— Говорите по-нормальному, — попросил я.
— Был у председателя? — перевел дядюшка добродушно.
— И не собирался.
— Почему? — удивился Авес. — Река Хунцы.
— Потому что в деревне голод.
— Ну и что? У них всегда есть НЗ. Фронтовику они должны дать. А будут упрямиться, ты их припугни маршалом Чухридзеновским. Я с ним лично знаком.
— Вот сами идите и пугайте.
Мои слова не понравились дяде.
— Ты стал очень упрямым, — сказал он.
Дядя Авес нахмурился, но потом передумал и подмигнул мне.
— Не будем ссориться. Ты ведь любишь своего дядюшку и не дашь ему помереть с голоду.
Вслед за Авесом, тоже зевая и почесываясь, показался Вад. Он также осведомился, не был ли я у председателя, и, получив отрицательный ответ, что-то недовольно буркнул. Затем они вступили с дядюшкой в оживленную беседу на тему, что бы поесть. В каком бы направлении они ни думали, их пути неизменно сходились на подсолнечном масле. Вопрос был лишь, с чем его есть. Наконец дядюшка придумал поджарить на нем сохранившиеся по счастливой случайности, а вернее — по нашей лености, картофельные очистки. Придя к такому решению, они стали немедленно воплощать его в жизнь. Дядюшка с неожиданным для него проворством принялся чистить сковородку, распушив над ней свои галифе, а брат побежал в погреб за маслом, но я перехватил его на полпути.
— Стой! А чем лебеду приправлять будем?
— Видно будет, — ответил Вад беспечным голосом.
— Нет. Масла вы не получите. Хватит с вас крупы и сала. Живите теперь как верблюды. Верблюд один раз нажрется, а потом ему не хочется есть целую неделю.
— Но мне очень хочется, — возразил Вад.
— Надо было это предусмотреть вчера. Это логично.
Презрев законы логики, брат юркнул мне под мышку и припустил к погребу. Я еле догнал его.
— Нет!
— Да!
— Нет!
— Дядя
Итак, Вад вышел из повиновения. Во время тараканьих бегов они здорово спелись с Авесом.
— Иду!
Дядя Авес спешил на помощь, издавая своими галифе хлопающие звуки.
— Что здесь происходит?
Я вежливо объяснил, что происходит экономия масла. Дядя принялся горячо убеждать меня дать ему масла, так как уже десять часов, а он еще не завтракал, а врачи прописали ему принимать пищу в строго определенное время. Видя, что этот довод не действует, Авес Чивонави попытался соблазнить меня описанием румяных, шипящих на сковородке картофельных очисток, но я, хоть и глотал слюни, все же устоял. Тогда дядюшка надумал применить физическую силу. Вроде бы в шутку, подмигивая и сыпля разными прибауточками, он попытался отодвинуть меня от двери погреба, но тоже безуспешно. Я лишь слегка толкнул его плечом, и дядюшка отлетел и закачался, как камыш. Все-таки он был действительно больным человеком. Авес постоял немного, держась за бок и морщась, а потом рассмеялся.
— А если мы вот так, река Хунцы?
Он вытащил из галифе пистолет и, продолжая смеяться, стал целиться в меня дрожащей рукой.
Не знаю, чем бы кончилась дядина шуточка, но в этот момент калитка заскрипела и во двор ввалилась толпа во главе с Иваном. Очевидно, это была его «мала куча», потому что все они очень походили на Ивана — такие же костлявые и длинные. «Мала куча» несла ведра, солому и дырявые решета.
— Мы тово… — сказал Иван, смущаясь, — покажем, як кизяки делать… А то позамерзаетэ без топки.
Дядя Авес бросил пистолет в карман своих необъятных галифе.
— Тевирп! — приветствовал он Ивана. — Идохдоп адюс.
Иван остолбенел.
— Чиво?
Дядюшка был доволен произведенным впечатлением.
— Отк ыт?
У дядюшки был просто талант выкручивать слова шиворот-навыворот.
Иван растерянно моргал белыми ресницами. Вся его «мала куча» делала то же самое.
— Он спрашивает, кто ты есть, — перевел Вад с птичьего языка на человеческий. — Не бойся, это наш дядя.
Иван нерешительно продвинулся в сторону Авеса. Мелюзга повалила следом, как цыплята за наседкой.
— У сав ястусен ырук?
— У вас несутся куры?
— Нет, — отрицательно замотал головой Иван, пяля глаза на дядюшку. — У нас нет курей…
— А олас? — Авес выкручивал слова почти мгновенно.
— Есть ли сало? — Ваду очень нравилась роль переводчика, хотя и давалась она ему с трудом.
— Нэма…
— А что есть? — забывшись, нетерпеливо спросил дядя по-человечески.
— Мука… трошки…
Авес оживился.
— Это хорошо… это очень хорошо… Напечем оладьев… с маслом.
Иван замялся:
— Но у нас трошки. На каждый день по пригоршни…
— Иди, иди, — поддержал Авеса Вад. — Чугун лизал?
Иван беспомощно посмотрел на меня. Я вступился за него:
— Они сами с голоду пухнут. Надо и совесть знать.
— Река Хунцы, — сказал дядюшка Авес и удалился, хлопая галифе. По дороге он вставил челюсти и жутко, по-волчьи, оглянулся на меня.