Грязная история

Амблер Эрик

Ван-Буннен быстро отступил. Из носа у него капала кровь. Когда капитан промокал ее платком, я перехватил выразительный взгляд, брошенный им на полицейского. Я не сомневался, что кэп потребует нашего ареста, но он явно передумал. Надо полагать, вспомнил о возможных неприятностях, а потому решил предвосхитить их, уволив нас с корабля.

— Эти двое уволены, — громко объявил капитан.

В ответ Гутар выкрикнул что-то оскорбительное.

— За несоблюдение субординации, — добавил Ван-Буннен. — И пусть еще радуются, что я не подаю жалобу за избиение старшего офицера. Впрочем, я могу это сделать, если дебоширы не уймутся.

Он

повернулся и по сходням стал подниматься на судно. Гутар вырвался из рук державших его моряков и хотел бежать следом, но полицейский, решив действовать, подбежал к сходням и преградил ему путь.

Гутар в бешенстве обернулся к Бержье:

— Этот ублюдок взял с каждого из нас по сто двадцать пять долларов!

— Знаю, — кивнул Бержье, — но ничем не могу помочь. Капитан есть капитан.

И вдруг меня осенила, как мне показалось, очень остроумная мысль.

— Ван-Буннен официально принял нас в команду, — сказал я. — Разве по закону капитан имеет право увольнять людей в иностранном порту (не важно, по какой причине) без предварительного расчета?

Бержье вопросительно взглянул на старшего механика:

— Как по-твоему?

Тот немного подумал.

— Нет, наверное. Пойдем спросим, — с усмешкой предложил он.

Моряки поднялись на борт, а мы с Гутаром остались ждать. Вскоре к нам подошел водитель такси, желавший знать, кто ему заплатит. Опасаясь, как бы Гутар снова не начал буйствовать, я тотчас пообещал парню отдать деньги, как только вернутся офицеры.

Минут через двадцать появился улыбающийся Бержье с какими-то бумагами в руках. Две из них были расписками, каковые нам надлежало удостоверить. Остальные бумаги оказались местными франками, в пересчете на американские доллары — по пятьдесят на каждого.

Гутар разразился довольным смехом, хлопнул меня по спине и пожал руку, чуть не раздробив все пальцы. Короче, вел себя так, будто на него свалилось богатое наследство. Когда мы подписали расписки и Бержье отдал деньги, Гутар стиснул руку и ему, пригласив совместно отметить этот успех обедом. Даже на водителя обрушилась толика этой фонтанирующей радости. Гутар заявил, что может позволить себе отвезти нас обратно в город.

Я вдруг сообразил, что чем дольше общаюсь с Гутаром, тем меньше его понимаю. Я никак не предполагал, что он способен на столь резкие перемены настроения. Только что на протяжении каких-то сорока минут он перешел от мягкого увещевания к необузданной ярости, а после этого впал в идиотскую эйфорию. Восторг француза был мне совершенно непонятен. Очевидно, он просто не осознал, какая беда с нами произошла. В такси я попытался втолковать, что хотя утром мы еще вынуждены были мариноваться тут неопределенное время, но все-таки могли рассчитывать на бесплатное путешествие до Лоренсу-Маркиш, а теперь у нас всего по пятьдесят долларов на брата, и это лишь незначительно отдаляет неизбежную перспективу голодной смерти на берегу Джибути. В ответ Гутар только вновь от души хлопнул меня по спине. И я сдался. Когда этот тип в порыве чувств лупит по спине, ощущение такое, будто вас огрели увесистой железякой.

Однако в тот же вечер Гутару пришлось спуститься с облаков на землю.

Бержье явился на обещанный обед и принес с собой дурные вести.

Как выяснилось, Ван-Буннен, поразмыслив о перенесенном унижении, пришел к выводу, что если мы имеем законное право получить расчет, то он, как капитан корабля, вправе уведомить

полицию, что рассчитал нас и уволил за отказ подчиниться приказу. Именно так он и поступил.

Услышав об этом, Гутар только дернул плечом и заказал бутылку вина. Зато я отнесся к сообщению Бержье куда внимательнее.

— И чем это нам грозит? — осведомился я.

— Ну, теперь вами непременно заинтересуется полиция.

— С чего бы это? — фыркнул Гутар. — Мы ведь ничего противозаконного не совершили.

— Не в том дело. Поймите, в иностранном порту моряки всегда пользуются у полиции особыми привилегиями. Если они не напиваются до потери сознания, не устраивают драк или не занимаются внаглую контрабандой, то вольны ходить куда вздумается. А почему? Да потому что уже завтра, послезавтра или через неделю эти люди уйдут в море. Они в большей степени принадлежат кораблю, чем берегу. Но в вашем случае отныне все по-иному. Вы больше не связаны с кораблем, и полиции это известно.

— Не улавливаю никакой разницы, — тупо возразил Гутар.

Бержье вздохнул:

— Вам беспрепятственно разрешили здесь высадиться лишь потому, что вы были членами экипажа, временно оказавшегося в этом порту. Теперь вам тут нечего делать.

— Давайте выпьем.

Бержье начинал злиться — видимо, легкомыслие Гутара действовало ему на нервы.

— Вы сможете предъявить полиции удостоверение моряка торгового флота? — поинтересовался он. — А если нет, возможно, вы позаботились получить визу для пребывания на этой территории?

Гутар загадочно улыбнулся и встал.

— Успокойтесь, — обронил он. — Сейчас я позвоню и узнаю, интересуем мы полицию или нет.

Гутар вышел, а Бержье недоуменно уставился на меня.

— У него есть знакомый в комиссариате, — пояснил я.

Гутар отсутствовал довольно долго, а вернувшись, объяснил, что ему пришлось поискать своего друга, но в конце концов тот оказался в клубе.

— И что он вам ответил? — спросил я.

— Нам не о чем беспокоиться.

Француз говорил слишком небрежным тоном, и я заподозрил, что он лжет. Кроме того, это звучало донельзя глупо: у нас хватало поводов для беспокойства даже без неприятностей со здешней полицией. Но Бержье, кажется, принял слова Гутара за чистую монету.

— Всегда полезно иметь друзей в полиции, — сухо заметил он.

Больше на эту тему мы не говорили, пока, попрощавшись с Бержье, не пошли к себе в отель.

— А что на самом деле сказал ваш приятель? — осведомился я.

— У нас три дня.

— А потом что?

— Они полюбопытствуют, что мы собираемся делать и какими средствами располагаем. Если ответы полицию не удовлетворят, нам прикажут убираться. Но мой друг посоветовал не дожидаться вызова в комиссариат, а сразу попросить разрешения остаться тут на неделю. Скорее всего, нам его выдадут, но без права продления.

Комментарии были излишни; все равно через неделю у нас кончатся деньги, и мы сядем на мель.

Я помолчал, оценивая весь ужас нашего положения. По милости Гутара — будь проклята его безответственность — нас выгнали из Греции. Его же легкомыслию (а нападение на капитана Ван-Буннена было совершено неоправданным и опрометчивым поступком) мы обязаны тем, что нас вот-вот выдворят из Джибути.

Но куда? На помойку? В тюрьму? Я пытался уцепиться хоть за какую-нибудь соломинку, но тщетно. Впереди уже маячила конечная точка этого путешествия — грязный, мерзкий тупик.