Грязная история

Амблер Эрик

— Нет.

— А мне кое-что порассказал капитан. Эта страна в португальском Мозамбике еще принадлежит белым без всякой чепухи с национальным суверенитетом. И власти знают, как обращаться с макаками.

Макаки вообще-то обезьяны, но в устах Гутара это слово означает «негр» или «темнокожий». В английской школе меня дразнили черномазым, поскольку я родился в Египте. Кожа у меня вовсе не темная, поэтому я старался не обращать особого внимания на кличку, но в глубине души было обидно. Гутар обладал мерзейшей способностью напоминать

мне о том, что я старался забыть.

Я промолчал.

— Девяносто девять процентов макак, — продолжал он, — и всего один процент белых, но только этот один процент имеет там вес и значение. Шкипер считает, что я могу получить визу в португальском консульстве Порт-Саида.

Это меня поразило:

— И вы туда поедете?

— Именно это я сейчас и обдумываю.

— Но ведь Мозамбик чертовски далеко!

— Да всего семнадцать дней или около того. Капитан сказал, что, если я запишусь помощником стюарда, он провезет меня в Лоренсу-Маркиш за сто двадцать пять долларов.

— Но что вы там будете делать?

— Думаю, очень скоро подыщу себе какую-нибудь работу. Я умею обращаться с макаками, так что кому-нибудь да пригожусь.

— А как насчет языка? Разве вы говорите на португальском?

— Немного понимаю по-испански. Это пустяки, скоро научусь. Кроме того, кэп уверяет, что там говорят на всех языках понемногу. Есть в тех краях и еще один большой город — Бейра. Это морской порт Родезии. Уж там-то наверняка многие говорят по-английски. А значит, и это вполне подойдет.

— Мне?

— А что вам терять?

Я старался вспомнить, есть ли мне что терять, кроме жизни и свободы.

— Жену, — наконец сказал я.

Он усмехнулся:

— Я видел ее фотографию. Очень красивая женщина. Думаете, она приедет к вам на Кипр?

Нет, ни на что такое я не рассчитывал. Честно говоря, я не особенно беспокоился о Ники. И уж во всяком случае, не тешил себя иллюзиями на ее счет. Если, вернувшись с гастролей, она не застанет меня дома, то просто будет жить своей жизнью, и вскоре мое место займет кто-то другой.

— А с какой стати капитан хочет записать вас помощником стюарда? — спросил я.

— Чтобы не платить пошлину за провоз пассажира через Суэцкий канал. Может, он и вам придумает какую-нибудь должность. Хотите, спрошу? Я ему понравился.

— Когда вы должны объявить о своем решении?

— Завтра, до того как мы войдем в порт. Но я уже почти решился. Хватит с меня всяких Хейков, больше я этого не потерплю. Надо заиметь что-то свое. Может, я найду что-нибудь в Мозамбике, а может, и нет. Но если не искать, точно ничего не найдешь.

Гутар, противно рыгнув, допил остатки бренди. Теперь он уже здорово окосел. Начало сказываться действие бренди, выпитого после джина. Француз сунул мне в руку свой стаканчик и встал. Сначала он здорово качнулся, но сумел выпрямиться и, старательно удерживая равновесие, побрел в каюту.

Наутро

меня записали вторым помощником стюарда, и я вручил капитану Ван-Буннену сто двадцать пять долларов из своих двухсот.

Мне очень не хотелось расставаться с деньгами, но в тот момент я не видел другого выхода. По сути дела, таким образом я приобрел несколько дней, свободных от тягостных раздумий.

Глава 2

В Порт-Саиде я провел на берегу менее трех часов: именно столько мне понадобилось, чтобы получить у португальцев визу в Мозамбик и приобрести кое-какие необходимые вещи. Когда мы вышли из консульства, Гутар отправился по своим делам — наверное, хотел найти бордель, а я поспешил вернуться на судно. Не в моих привычках рисковать без надобности. И для меня было большим облегчением снова оказаться на борту «Вольвертема».

Назавтра наше судно присоединилось к каравану судов, следующих через канал на юг, в Суэц. Долго мы там не задерживались, и я не стал выходить на берег. Скоро мы опять плыли вниз по каналу, держа путь дальше — в Красное море.

«Адское пекло» — так называл это море мой отец. Ему как-то довелось идти здесь на военном корабле летом, и во время перехода двое солдат, долго служивших в Индии и, стало быть, привычных к жаркому и влажному климату, скончались от теплового удара. Отец говорил, что летнее плавание по Красному морю даже на роскошных лайнерах опасно для пожилых людей и тех, у кого больное сердце. Правда, в наше время все лайнеры, следующие этим курсом, оборудованы кондиционерами.

Но «Вольвертем» не был лайнером и подобной роскоши позволить себе не мог; более того, там даже вентиляционная система барахлила.

Спасибо еще, был конец сентября, а не июль и не август, но все равно стояла невыносимая жара. Дул удушливый ветер, с безоблачного неба солнце обрушивало на нас раскаленные лучи, и все металлические предметы так нагревались, что до них невозможно было дотронуться. На третий день после Суэца один из офицеров сказал нам, что температура воды достигла двадцати восьми градусов по Цельсию, а это значительно выше восьмидесяти по Фаренгейту. Ночью было почти так же душно, как днем. Каюта превратилась в душегубку, и мы спали на палубе. Даже всезнайке Гутару пришлось признать, что это худшее, с чем он когда-либо сталкивался, даже в Северной Африке.

А потом опять сломался конденсатор.

Я ничего не понимаю в морском оборудовании и машинах. Но Гутар объяснил, что морская вода просачивается из охлаждающих труб конденсатора в пресную воду бойлеров и, если эту утечку не остановить, судно вскоре напрочь выйдет из строя.

Многострадальный конденсатор недавно кое-как залатали в ремонтном доке Пирея. Теперь его снова нужно было чинить. Капитан не очень уверенно сказал, что до Адена мы продержимся на втором конденсаторе, если он, конечно, тоже не полетит.