Грязные игры
Шрифт:
– Что ты там бормочешь?
– с любопытством спросила Людмила, неожиданно оказавшись рядом.
– Молишься своему Аллаху?
Акопов молчал, улыбаясь. На солнце у напарницы стали заметны крохотные веснушки на крыльях носа и бисеринки пота.
– А траншею зачем роешь?
– не отставала Людмила.
Акопов со вздохом спустился со звенящих небес на грешную землю, усеянную хвостами выдранных будыльев.
– Какой траншей, женщина? Это грядка, чтобы ты знала.
– Это у нас на юге такие грядки, - шепнула Людмила и беззвучно засмеялась.
– Их делают
Акопов послушно стал делать грядку курганчиком. Людмила, наблюдая, отошла к забору.
– Здравствуй, красавица!
– сказал из-за смородиновых кустов скрипучий старушечий голос.
– Объявились, стало быть, хозяева.
Говорила старушка громко, как обычно говорят глухие люди или долго пребывающие в одиночестве.
– Объявились, значит... Я и гляжу - который вечер свет горит в окошках. А то уж земля киснет.
Эти-то, которые раньше... Шир-мыр, приехали. Покрутились, уехали. По неделе огурцы не поливают.
Разве ж так можно - неделю не поливать? Вот если человеку неделю не пить - это как? Ну, я лестницу приставлю да и лезу через огорожку. Думаешь, мне в восемьдесят лет легко через заборы сигать? Ну, шланг со своего участка кину да полью. Жалко. Хоть и бессловесная тварь растение, а все ж Господне создание. Значит, объявились хозяева... Хорошо. Мужик есть! Правда, не видный. Тут у нас хулиганы со станции набегают. Как ягода поспеет, так и приступают. Ну, трясут... А теперь у нас мужик. Вроде нерусский? Ага, татарин. Я и гляжу - черноватенький. Или татарин, думаю, или который с Кавказа.
Ничего, что татарин, они тоже люди хорошие. Интересуюсь, за сколь участок-то купили? Я не приценяюсь. Я в нынешних деньгах все равно ничегошеньки не понимаю, голова от них болит, как зачнешь считать, и шабаш.
Акопов тоже подошел к забору и посмотрел на говорливую соседку. Была она маленькой, укутанной и кривобокой. Из-под пуховой шали, окрученной вокруг головы, виднелись белые косицы, похожие на перья, да крючковатый нос в пол-лица.
Бабка была похожа на сороку, которая небольшими грабельками шустро вычесывает клубничную грядку.
– Здравствуйте, тетушка, - улыбнулся Акопов.
– Бог в помощь!
– Сказала бы спасибо, да не смею - ты глазливый, - ответила, не останавливаясь, старуха.
– Вон как глазом нажигаешь... Только я сглаза не боюсь.
Сама ведовка. Не веришь? Могу и про тебя все начисто открыть. Хочешь9 Ну, человек ты неплохой, не совсем пропащий... Однако тайный. И очень битый. Сердце ледяное, спаси тебя Христос. Или Махамет... Не знаю, кому больше молишься. Ну, верно?
Акопов перестал улыбаться.
– Бойся толстых людей из казенного дома, - сказала старуха.
– Да в нечистое дело не встревай, не огорчай жену. Она-то у тебя хорошая. Чистая!
Акопов обескураженно оглянулся на Людмилу, пожал плечами и вернулся к работе. А напарница сгребла в кучу будылья и листву.
– Дай спички!
– Знаешь ведь - не курю...
–
Они рассмеялись и пошли в дом - час обеда наступил. После вольных упражнений на свежем воздухе Акопов готов был съесть быка.
Поздним вечером привезли заказанное оборудование - четыре огромных серых кофра, перетянутых стальной лентой и со стальными уголками.
На каждом красовалась полустертая черная надпись по трафарету "Научфильм". Акопов с водителем взмокли, пока взгромоздили тяжеленный груз на второй этаж. Потом пикап, доставивший оборудование, запрыгал по темной дороге к станции. Людмила принялась задергивать шторы на окнах. В первом кофре в специальных гнездах, выложенных мягкой тканью, лежали штанги из стального уголка, переходники, металлические полки и крепежные детали. Отдельно в коробке были инструменты. За несколько минут Акопов свинтил стационарный стеллаж.
– Остальное - завтра, на свежую голову, - сказал он напарнице.
– А сейчас пойдем погуляем.
Поживем ночной жизнью.
Из другого чемодана достал инфракрасный фонарь, две пары очков ночного видения и телескопическую трубу из титанового сплава. На шею повесил затягивающийся замшевый мешочек. И пошли они в тихую теплую ночь, обнявшись, как и полагается молодоженам. Длинная дачная улица тонула во тьме, лишь далеко, у самого озера, словно путеводная звезда, болтался на столбе одинокий фонарь, ничего не освещая, а только подчеркивая темноту.
Строго говоря, никакой улицы в этой части дачного поселка не было. Десятка три участков с разномастными дачами, садами и огородами тянулись одним порядком от полевой дороги к озеру, за которым начинался редкий смешанный лес. Смотрели все усадьбы в чисто поле, занятое зеленями. Дача, на которой жили в засаде Людмила и Акопов, была четвертой по порядку.
Слева от нее, если идти к озеру, буквально в ста метрах, наблюдался большой клиновидный островок старого сосняка, не сведенного на дачные нужды предприимчивыми дачниками лишь потому, что участок с незапамятных времен принадлежал военному ведомству и охранялся. Он был окружен глухим и высоким забором грязно-зеленого цвета. С дачной улицы к участку вела дорога из старых бетонных плит, где в трещинах рос цепкий пырей. Дорога упиралась в железные, крашенные все той же защитной краской ворота, а за ними, в тени высоченных красных сосен, стояла двухэтажная кирпичная дача с мезонином и балкончиком, выходящим на дорогу.
На этой даче иногда отдыхал от военных трудов заместитель командующего Московским округом ПВО генерал-майор Антюфеев, более известный в среде сослуживцев как Антифуев. На участке генерала стояли русская баня, теплица, гараж и псарня.
Зимой и летом тут жили два солдата срочной службы. Они доблестно пропалывали и поливали раннюю редиску, самоотверженно кормили трех овчарок, а при появлении семейства генерала или его друзей героически топили баню. В свободное время солдаты дулись в подкидного дурачка или в нарды, а также писали письма на родину, повествуя, как бдительно охраняют они священное небо над столицей.