Грязные игры
Шрифт:
– Слышал.
– Ее классический вариант исполняется распевно. Вот так: "Чи не выйде та дивчина рано вранци по воду... она ростом невеличка, ще и годами молода..." И так далее. А теперь - ахтунг! Внимание!
"Руса коса до пояса, в коси лента голуба". Руса! Запомнил? Поехали дальше. Эту же песню кубанский казачий хор исполняет в другом темпе, живей, на плясовой манер: "И-эх, руса коса до пояса, в коси лента голуба!" А потом идет припев, который отсутствует в каноническом тексте: "Ма-ру-ся! Раз, два, три, калина, чорнявая дивчина в саду ягоду рвала!" Ну?
–
– помотал головой Толмачев.
– Весь дом перебудили, Глорий Георгиевич. Неудобно! По-моему, у вас не только с филологией напряженные отношения. Есть еще такое понятие - музыкальный слух.
– Да ладно!
– перебил Пронин.
– Ты суть ухватил? В куплете - руса коса, а в припеве - чорнявая дивчина! Понял? Вот это и есть мое открытие.
Таким образом, текст, который исполняет кубанский хор, вторичен. Припев появился позже, без увязки с основным текстом. Канонический же текст создавался скорей всего в северных областях Украины, где много русых людей. И там идеалом женской красоты была, наверное, русая коса. А кубанцы, потомки бродников, то есть хазар и запорожских казаков, которые ассимилировали некоторые тюркоязычные этносы, почитают черные волосы. Подсознательно это появилось и в припеве.
– Забавно, - засмеялся Толмачев.
– Сначала, значит, русая дивчина, а потом чернявая. Забавно!
– Все это, обрати внимание, лежит на поверхности, - снисходительно сказал Пронин.
– Много лет тысячи людей слушают смысловую нелепицу и не замечают ее. В застойное время я бы славно порезвился по этому поводу в "Литературке"! Или даже в "Воплях". Ну, в "Вопросах литературы". Атеперь мои изысканные изыскания никому не нужны.
Ни хрена и никому. Поэтому я иду спать. Будь здоров, химик! По-моему, похимичили. Что ни говори, а цэ два аш пять о аш - великое изобретение человеческого гения.
Толмачев при знакомстве с Прониным назвался химиком-экспертом общества изобретателей, и писатель теперь каждый раз щеголял весьма скромными знаниями химии, чтобы доставить, надо полагать, удовольствие молодому приятелю.
– Кстати, - поднимаясь, сказал писатель, - в воскресенье за тобой зайти?
– Зачем?
– удивился Толмачев.
– На участок сходим, голоснем по референдуму.
– Не смогу, - замялся Толмачев.
– Некогда.
Поработать надо.
– А я пойду!
– сказал Пронин угрожающе.
– И скажу: Борис, ты не прав!
– Полагаете, он вас услышит?
– Услышит, - сказал писатель, подумав.
Но прежней уверенности в его голосе не чувствовалось.
Закрыв за Прониным дверь, Толмачев поглядел с тоской на компьютер и отправился спать. И на грани сна и яви вдруг услышал мощный хор, ревевший: "...руса коса до пояса, в коси лента голуба... Мару-ся! Раз, два, три, калина, чернявая дивчина..." Логический сбой. Никто его не замечает, потому что лежит на поверхности. В романах Пронина, которые Толмачев иногда листал в метро, есть этот прием:
преступник прячет украденное на самом виду.
Сон слетел. Проклиная пеструю Марусю с голубой лентой, Толмачев
– Тэк-с, тэк-с, - забормотал он по привычке, уже ощущая охотничье волнение, - на поверхности, значит? Вроде русая, а на самом деле чернявая...
И никто не обращает внимания. Ну-с, посмотрим, посмотрим, куда вы Марусю спрятали, народные умельцы... Операция с недвижимостью? Вполне возможно. Невинно, солидно. И на поверхности.
И даже, представьте, господин Толмачев, все налоги уплачены. Замечательно-то как!
Свет у него горел всю ночь.
10
"...Существует мнение, что большая политика делается этими смешными людьми в галстуках в Верховном Совете, что она делается указами и постановлениями, что она делается президентами на конференциях и послами на встречах. Это глупости... Только наш путь является верным, ибо мы идем, остальные спекулируют на дороге. Раз навсегда нужно избавиться от мысли, что кто-то еще чтото понимает, кроме нас".
В. Корчинский в статье О. Теленчи
"Земля чужая, а смерть своя".
"Труд",
1993, 2 сентября.
На вторые сутки пути, рано утром, их разбудил стук о железо, шум и перебранка за окном вагона.
Поезд стоял. Мирзоев отодвинул белую занавеску, выглянул.
– Палагиада... Почти приехали, Алексей Дмитриевич. Вагон, кажется, уже отцепили. Теперь еще пятнадцать километров - и Ставрополь.
– Шестнадцать, - механически поправил Седлецкий, зевая.
– Будем собираться? Только бы сортир не закрыли, чистюли...
Удивительно, но факт: за сто с лишком лет существования железных дорог в России никто не удосужился пустить до Ставрополя прямой московский поезд. Хотя такие поезда ходят практически во все республиканские и областные центры России, даже самые захудалые. Обидели Ставрополь, вероятно, потому, что несколько поездов давно связывают центр державы с Кисловодском, расположенным на территории Ставропольского края. И этого, мол, достаточно.
Проще всего можно попасть в краевой центр на поезде Москва - Элиста. На станции Палагиада возле поселка Шпаковское от состава отцепляют "прямые" вагоны, составляя из них небольшой неспешный поезд, который и приводят на ставропольский вокзал. Таким образом легко, походя решена одна из неразрешимых научных задач: о перемещении физического тела одновременно в двух разных направлениях - на одном и том же поезде из Москвы можно попасть и к калмыкам, и к казакам...
Состав на Элисту давно ушел, ставропольские вагоны наконец сцепили, но почему-то не было, как объяснил в окно мужик с масленкой, "тяму". Так в здешних краях называют тягу. Седлецкий с Мирзоевым успели как следует умыться - никто и не подумал замыкать туалет в барском вагоне.
Потом они уселись завтракать, разглядывая в окно ухоженный скверик перед приземистым красно-бурым зданием станции. Скверик был весь залит бело-розовой пеной цветущих деревьев - тут, в кавказских предгорьях, весна давно наступила, и сочная яркая зелень, не успевшая выгореть, покрывала окрестные холмы.