Грязные игры
Шрифт:
– Зато и не ящик в холодильнике, - откликнулся Седлецкий.
– Скажите, - помялся водитель, - а тот всю дорогу так? Как пенек?
И ткнул пальцем в направлении фургона.
– Ты за него не волнуйся, - сказал невидимый Мирзоев.
– Он сейчас кайф ловит.
– А я уже такого возил, - похвастался Василий.
– В этой же машине. В прошлом году, из Бендер.
– Не боишься, что язык вырвут?
– рявкнул Седлецкий.
– Гаси свет!
Заснули они моментально, набирая силы перед броском через пол-России с юга на север.
23
"Гражданская война всегда имеет некоторые силы внутри страны,
Ее этапы в России - это: сначала апрельские события, потом раскол ФНС с выходом из него организации, затем создание новых политических союзов и группировок на фоне ухудшения уровня жизни народа... Дальше - перенесение конфликта в парламент, затем из парламента - перенос на национально-религиозную почву, с последующим обострением и накаливанием до температуры открытого конфликта...
Радикальная часть президентского окружения работает на это, и президент оказался в данном случае по крайней мере заложником, а возможно, и соучастником".
С. Кургинян в интервью С. Элыаановичу
"Залпы по Таджикистану - предупреждение России".
"Правда",
1993, 10 августа.
– Где ты была?
– сонно спросил Акопов.
– В душ ходила.
– Людмила зашелестела халатом.
– Такая жарища...
Они спали в комнате на первом этаже. На втором, у пультов, сидела смена - супружеская пара, присланная Савостьяновым.
– Опять этот Борис курит трубку, - шепнула Людмила.
– Чувствуешь?
– А мне нравится запах. Хороший табак.
Он обнял ее - упругую и свежую, чувствуя, как медленно теплеет под ладонями прохладная нежная кожа.
– Иди ко мне...
– Не надо, Сережа... хватит. Спи - завтра тяжелый день.
– Да. Тяжелый. И, наверное, последний на этой чертовой даче.
– Почему - чертовой? Разве нам тут было плохо?
Он долго молчал.
– Нам тут было хорошо, - сказал наконец.
– Слишком хорошо. Плохо, что это кончается. И плохо, что я к этому, оказывается, привык.
Она лежала, положив ему голову на плечо, и он вдруг почувствовал короткий влажный ожог.
– Ты плачешь?
– Немножко. Я ведь еще и баба, а не только твоя напарница. Извини, Сережа!
– Ах ты, Господи!
– сказал он с тоской.
– Как хочется, чтобы ты назвала меня когда-нибудь настоящим именем...
– Когда-нибудь?
– Да...
Она вскоре успокоилась и забылась. Короткая летняя ночь ползла за окном. А он смотрел на медленно светлеющую полоску неба между шторами и не смел пошевелиться - затекла рука, на которой спала Людмила. Вдалеке крикнул петух, по соседству отозвался другой. Рассветный ветер качнул в саду старые яблони, и они тяжело вздохнули. А ведь все просто, подумал он, слушая скрипы и шорохи во дворе. И улыбнулся осторожно, словно боялся порвать кожу на скулах. Улыбнулся и заснул, и ничего ему не снилось...
За завтраком сменщик Борис спросил:
– Где я тебя видел?
– На стенде "Их разыскивает милиция", - сказал Акопов, глядя в тарелку с овсянкой.
– Нет, не там. Но видел точно!
Борис был раздавшимся рыхлым мужиком, хотя и не совсем уж пожилым. Что называется, без особых примет - круглое лицо, нос картошкой, маленькие глазки цвета пыли, еле заметные брови, тонкий рот и зачесанные назад бесцветные волосы.
Из таких,
В одной из командировок Борис горел в "вертушке"
под Багланом.
И жена его Нина тоже внешне не выделялась - невысокая, с темными короткими волосами и мелкими чертами смугловатого лица. Пока не родила второго, она считалась мастером наружного наблюдения. Но и ей пришлось переучиваться. Впрочем, на судьбу супруги не жаловались, службу исполняли не за страх, а за совесть. И насчет спокойно обеспеченной старости не сомневались. За царем не пропадет...
Они жили на даче почти неделю, и, встречаясь с ними у аппаратуры или за обеденным столом, Акопов чувствовал глухое и необъяснимое раздражение. Хотя прекрасно понимал, что не имеет никакого права на подобные эмоции. И все же... Пока тут не было супругов Селезневых, старый дом представлялся убежищем, этаким уютным, пусть и скрипучим, гнездышком на двоих. А теперь дача превратилась в базу, в схрон, в рабочую точку. Все стало на место. Управление покупало дачу не для того, чтобы Акопов здесь расслаблялся в обществе милой женщины - дом нужен был для дела. Для того, чтобы свернуть шею Антюфееву и его друзьям. Конечно, Борис мог бы быть не таким бесчувственным бревном: не изводить старыми глупыми анекдотами и почаще менять футболки... Но тут уж ничего не попишешь. Напарников не выбирают.
– Ну, так где я тебя видел?
– Отстань от человека!
– сказала Нина и шлепнула мужа по спине.
– И перестань дымить - не в ресторане.
– Должен вспомнить, - упрямо сказал Борис.
– Ты же знаешь, Нинок, я ничего не забываю.
А тут - провал. Обидно!
– Ладно, хочешь, скажу, где ты меня видел?
– спросил Акопов, принимаясь за чаепитие.
– Нет!
– панически замахал руками Борис.
– Я сам должен вспомнить. Сам!
Из комнаты на первом этаже вышла Людмила.
Как всегда, свежа и прекрасна.
– Идите отдыхать, - сказала она супругам.
– Постель готова, ставни прикрыты.
Борис потер лицо, выбил трубку и шутливо козырнул:
– Пост сдал! Начнется шухер - будите...
День поворачивался к вечеру, а "шухер" не начинался. Акопов изобразил в огороде трудовой героизм - прополол картошку, выбрал в клубнике спелые ягоды. Работал он в одних легких спортивных штанцах, а солнышко нагоняло загар.
Что и говорить - удружил Савостьянов с заданием. Дачка, солнце, свежий воздух, крепкий сон.
Свои огурцы. Женщинка под боком. Тоже пока своя... На такой боевой вахте можно до пенсии стоять. И дальше - до архангельского призыва, до Божьего дембеля.
Недели через две после того, как они с Людмилой стали дачевладельцами, Акопов имел на очередном инструктаже неуставный разговор с начальством.
– Может, Юрий Петрович, вы меня вообще решили выключить из серьезной игры? Насколько помнится, речь шла о государственном перевороте, о заговоре. А я чем занимаюсь? Вы не пробовали подслушивать, как клиент чавкает, а потом пердит от скуки? В следующий раз пошлите хотя бы в винный магазин. А еще лучше - в женскую баню. Я под мочалку загримируюсь.