Грязные игры
Шрифт:
– И неудивительно... Нас же недавно организовали. Есть бардачок, конечно. Но это болезни роста.
– Бывают такие болезни, Лозгачев, которые до старости не проходят, до самого сдоху. Болезнь Дауна, например. Она же олигофрения. А без мозгов нельзя работать.
– Без тебя знаю, не топчись на мозолях, Юрий Петрович... Отдай парня!
– Отдам. В обмен на информацию. Кто его посылал?
– Панков, - вздохнул Лозгачев.
– Ты его, наверное, не помнишь. Он в Девятом управлении работал.
– Помню, - сказал Савостьянов.
– Худой такой,
– Не тяни, Юрий Петрович! Мне в девять на доклад к директору. Хотелось бы до того времени поговорить с пареньком. Шляпников однозначно запретил акцию, а Панков...
– Не думаю, что Панков принимал решение сам.
– Я тебе и так много наговорил, Юрий Петрович.
– Спасибочки. Теперь моя очередь говорить.
Вот, говорю: отпустил я парня.
– Ни хрена себе информация! Без ножа режешь, Юрий Петрович!
– Отпустил, - повторил Савостьянов с некоторым злорадством.
– А что?.. Парень - просто молодец. Своих не сдал, держался - дай Бог нам всем в его положении. Так что ищи, Лозгачев, коли он тебе нужен. Будь здоров.
Савостьянов бросил трубку и сказал Толмачеву:
– Поезжай домой - отоспись. К двум часам жди машину. Поедем в один дурдом. Туда должны доставить Адамяна.
– А разве Седлецкий привезет его не к нам?
– Здесь не гостиница. Пусть гниет в дурдоме!
Он вошел в квартиру и почувствовал вкусные запахи. На кухне звякала посуда и бормотал телевизор. Полина посмотрела на Толмачева и засмеялась:
– Интересная у тебя работа! Ночная, романтическая... Ты где на самом деле работаешь? В банде или в милиции?
– В милиции, в милиции, - пробормотал Толмачев, стаскивая пропотевшую тенниску.
– Если кто-то кое-где у нас порой, как говорится...
– Я так и думала, - сказала Полина с явным облегчением.
– Завтракать будешь?
– Потом, - сказал он и побрел в комнату, к постели.
31
"Начало военных действий может привести к крупномасштабной кавказской войне, где на стороне Северной Осетии будут воевать российские войска и казаки, а на стороне Ингушетии - Чечня, Дагестан, Кабардино-Балкария и т. д. Впрочем, может быть, такая война кому-то нужна? Дудаеву, например, или московским радикалам..."
С. Э. Ш. "Табло".
"День",
1993, 8-14 августа, №31.
Вася довез их до гаража Управления, где Седлецкий загрузил багажник своей застоявшейся "Волги" помидорами. Потом они с Мирзоевым поехали на склад группы внедрения, сдали военную форму и гражданскую одежду. Переоделись в свое, в костюмы и башмаки, которые оставляли на складе в конце апреля.
Учитывая, что температура в Москве теперь приближалась в поддень к двадцатипятиградусной отметке, в машине было жарковато. И весьма. Даже при опущенных стеклах. Вскоре выяснилось, что на московских улицах лучше потеть в закупоренной машине... На Садовом
Дома у Седлецкого оказалась теща, спаниельша Мальвина и кошка Венерка. Остальная женская часть семьи блаженствовала в Понизовке, в бывшем русском Крыму, отданном хлебосольным Никитой Хрущевым не менее хлебосольной Украине.
Теща на радостях всплакнула на груди единственного зятя, а потом вытерла слезы, пригляделась и всплеснула руками:
– Господи, где ж вы так изгваздались, путешественники? У вас там, на Кавказе, воды нету, что ли?
– В поезде не было воды, - соврал, не моргнув глазом, Седлецкий.
Помылись, побрились, сели за стол и славно угостились, чем Бог послал, лишь на огромное блюдо с помидорным салатом, к огорчению хозяйки, даже не посмотрели. Приелись, стало быть, помидорки... И бутылку старого коньяка, которую теща торжественно, как хрупкий букет, водрузила на стол, не тронули.
– Нам еще работать сегодня, - объяснил Седлецкий.
– Отчет поедем писать о проделанной работе.
– Девчата вчера звонили из Крыма, - сказала теща.
– Купаются, загорают, всем довольны. Фрукты, правда, дорогие. Как у нас тут... Обратные билеты купили.
– Замечательно!
– с воодушевлением сказал Седлецкий.
– Про меня не спрашивали?
– А чего спрашивать...
– вздохнула теща и покосилась на Мирзоева, чужого человека.
– Жив, здоров, дома. И хорошо, и ладно.
Во втором часу начали собираться. Седлецкий дал Мирзоеву свою рубашку голубую в полоску.
Рукава оказались длинноваты, и Мирзоев их закатал.
Психоневрологическая лечебница № 16/11 располагалась в парковом массиве, неподалеку от того места, где Варшавское шоссе пересекает кольцевую автостраду. Территорию лечебницы окружала высоченная кованая ограда, по верху которой была проброшена сигнальная проводка. С внешней стороны вплотную к ограде когда-то высадили кусты боярышника. Со временем они превратились в почти непролазный вал из прочных разлапистых ветвей с толстыми колючками.
За старой оградой был сад из старых яблонь и слив, шпалеры сирени. По весне здесь буйно цвели деревья, и участь несчастных обитателей психлечебницы казалась не такой безнадежной. В самом центре вертограда располагался белый двухэтажный особняк в виде буквы П. В сороковые и пятидесятые годы здесь находился санаторий для офицеров НКВД. Теперь в крыльях здания размещались палаты для нервнобольных, а в двух фронтальных этажах - кабинеты врачей и процедурные.
Главврачом здесь служил полковник Акулышш, прикомандированный к Управлению еще при Андропове. Это был крепкий кряжистый старик с непроницаемым серым лицом, чуть тронутым на висках пигментными пятнами. Отдаленно он походил на маршала Жукова.