Гулящая

Мирный Панас

– Что не готово? – спросил хозяин.

– Как что? Зеленого поля нет! – И Селезнев так махнул рукой, что чуть не угодил в голову Колесника. Тот усмехнулся и поспешно отодвинулся.

– Извините, – сказал Селезнев, кивнув Колеснику.

– А чаю, Константин Петрович? – раздался позади певучий женский голос, и тут же показалась хозяйка, белокурая, голубоглазая, с прямым тонким носиком на свежем румяном лице.

– Можно и чаю. Только какой же это порядок, Пистина Ивановна! – лебезил перед ней, увиваясь, капитан. – Уж не знаю, когда и карты держал в руках. Пойду, думаю, к нему. А вот и у него ничего нет.

– Будет,

все будет, – утешала его Пистина Ивановна. – Только сначала выпейте чаю. Я сейчас... – И она вернулась в комнату.

Селезнев, недовольно посапывая, сел рядом с Кнышем.

Колесник стоял около ступенек, вытирая свое широкое лицо красным платком, и мялся, не зная, что делать.

– А вы чего стоите? – повернулся к нему Антон Петрович. – Садитесь, садитесь, чай будем пить.

Колесник примостился на самом краю лавки. Селезнев исподлобья поглядывал на него.

– Партнер? – выпалил он наконец, не сводя глаз с Колесника.

– Чего изволите? – спросил тот, покраснев до корней волос.

– Нет, нет, не играет, – вставил хозяин.

– Черт с ним! – прогудел басом Селезнев.

– А... карты, – наконец догадался Колесник. – Не умею и в руках держать. Это игра не для нас, Господь с нею!

В это время девушка принесла на подносе два стакана чаю и подала их Кнышу и Селезневу.

Невысокого роста, круглолицая, черноволосая, она была одета по-городскому: в темной безрукавке с бордовой каймой, широкой юбке с белоснежным фартуком, на ногах – башмаки с зелеными пуговичками. Все на ней блестело, так же как ее черные глаза и длинная коса с розовыми лентами. Все в ней было привлекательно.

– Это откуда у тебя такая взялась? – спросил Селезнев хозяина, когда девушка, подавшая чай, скрылась в доме.

– А что? Приглянулась?

– Ну да! Девка, как есть девка – настоящая! Не из наших городских шлюх, – бубнил Селезнев.

– Да она мне что-то знакома; где-то я ее видел, – заметил Кныш.

– Видели? Нет, такой вы отродясь не встречали, – смеясь, вмешался Рубец.

– Да ну, не дури! Говори, где взял? – настаивает Селезнев.

– Нанял, – отвечает хозяин. – Прихожу недавно на базар, стоит девушка-крестьянка. «Ты чего, – спрашиваю, – стоишь здесь? Принесла что-нибудь продавать?» – «Нет, – говорит, – наниматься пришла». – «На ловца, – думаю, – и зверь бежит». Я как раз свою горничную рассчитал... Лодырь была большой руки!.. Я ее спрашиваю, служила ли она у кого-нибудь. «Служила», – говорит. «У кого?...» Ну, у кого бы вы думали? – спросил хозяин.

Все с любопытством ждали продолжения.

– У Загнибиды! – выпалил Рубец.

– Та-та-та... – забормотал Колесник. – Знаю, видел... Христей звать ее?

– Христей, – ответил хозяин. – Как сказала она мне, что у Загнибиды служила, я и задумался.

– То-то я вижу, что лицо ее мне знакомо, – сказал Кныш, – я ж ее в полиции видел, ее привлекали по этому делу.

– Вот и я побоялся, – сказал Рубец. – Был слух, что горничная задушила жену Загнибиды. А гляжу на нее, что-то не верится, чтоб она такое сделала. «Ты, – спрашиваю, – когда служила?» Думаю: может, давно это было, может, не та. А она говорит: «После смерти хозяйки ушла». – «Так ты та самая, о которой говорили, что она задушила хозяйку?» А она в слезы. «Чего же ты плачешь?» – «Да как же, – говорит, – из-за

этой брехни просвета не вижу. Вот другой день здесь стою, а как узнают, где служила, так сразу и уходят». А я подумал: если б она в самом деле была виновна...

– Да это ее Загнибида впутал, чтобы затянуть дело. Потом он сам во всем признался, – перебил Кныш.

– Погодите же, – продолжал хозяин. – Значит, подумал я, если б она была виновата, ее бы не отпустили. И говорю ей: «Пожалуй, я тебя найму, только прежде справлюсь как следует». – «Да наймите, сделайте милость», – просит она. Привел ее домой, а сам к следователю. И вот следователь мне сказал то же, что и вы, – ее Загнибида впутал... Вчера только дело было.

– А дорого? – спросил Кныш.

– Десять рублей и моя одежда.

– Везет! – крикнул Колесник.

– Спрашиваю ее: «Сколько за год?» А она: «Сколько положите, только одежда ваша». А я говорю: «Десять рублей хватит?» – «Хватит», – отвечает. На том и порешили.

– Глупая мужичка, – засмеялся Колесник.

– Если она останется у меня, – продолжал Рубец, – я ей и двадцать дам. Господь с нею! Вот я кухарке плачу три рубля в месяц, а что в ней особенного? Только что обед приготовит. А после обеда – поминай как звали! Эта, может, хоть дома будет сидеть.

– Пока не освоилась. А вот, подождите, солдата заведет, так начнет бегать, как другие, – сказал Кныш.

– Правда ваша, – заметил Колесник. – У меня тоже была прислуга из села. С полгода – все любо-мило, воды не замутит, а как познакомилась с солдатами, так шлюхой стала. И что только эти солдаты делают с прислугой!

– Солдаты – одно дело, – вставил хозяин, – а то еще водятся такие наставники, как моя кухарка. Та сейчас же начнет нашептывать: и того не делай, и это не твоя обязанность, и воды не носи, и грядок не поли. Думаю рассчитать ее, проклятую. За одно только и держу: никто лучше борща не сварит, чем она, прямо – объедение. Зато ж и терпи от нее: около печи не стой, ни слова не говори, ни во что не вмешивайся – так сразу и загорится!

– Городская. Эти городские, когда нос задерут, пиши пропало! – начал было говорить Колесник. Тут как раз вошла Христя забрать порожние стаканы, и разговор прекратился.

– Ну, а за что же Загнибида убил свою жену? – спросил Колесник, когда Христя ушла.

– Кто его знает, – ответил Кныш. – По-всякому говорят. Одни его обвиняют, другие – ее. Она, говорят, была очень ревнива... Он куда-то уезжал и лишний день задержался, вот она на него и напустилась. Ну, он ее и помял...

– Нечего сказать – помял, когда она на тот свет отправилась. Нет, он был скверный человек, а она очень добрая. Я знаю ее – она моя кума, и его знаю – окаянный, – продолжал Колесник.

– Да о чем мы толкуем? – крикнул Селезнев. – Играть-то будем или нет? – и он сердито взглянул на хозяина.

– Сейчас! Сейчас! – засуетился Рубец. – Христя! Как бы столик сюда принести!.. Или, может, в беседку пойдем? Тихо теперь, зажжем свечку – и катай-валяй!

– Да мне все равно. Кого ж четвертым?

– Нет четвертого, – ответил хозяин.

– А ваш квартирант? – спросил Кныш.

Рубец только махнул рукой.

– Не играет?

– Другим Бог и квартиранта пошлет такого, как надо, – сказал Рубец. – А мне какой-то нелюдим попался: все сидит в своей комнате.