Гусар
Шрифт:
— Вот мы и пришли, — объявил Прошка, распахивая калитку. — Будьте любезны, Петр Алексеевич. Пожалуйте. Да садитесь вон, в кресло. Я пока попрошу Антонину Митрофановну, чтоб баню истопить. Негоже вам в таком виде расхаживать.
Не успели мы войти во двор, как на крыльце появилась женщина.
Выглядела она, прямо скажем, очень колоритно. Лет тридцати пяти, не больше. Высокая, статная, с пышными формами, которые даже простое платье не могло скрыть. Густые каштановые волосы были собраны в тугую косу, но несколько непослушных прядей выбивались, обрамляя лицо с высокими
— Антонина Мирофановна, — почтительно поклонился Захар. — Барина вот привели.
— Вижу, — ответила она, скрестив руки на груди. Голос у неё был низкий, чуть хрипловатый, но при этом очень приятный. — И в каком же виде, позвольте спросить? Что ж ты, Захар, за барином так плохо приглядываешь. Будто он и не барин вовсе. Смотри, нажалуюсь его светлости, будет тебе по первое число.
Я, честно говоря, даже немного смутился. Хрен с ним, с графским титулом, но для встречи с такой женщиной мой вид и правда не подходил. Грязная рубаха, сапоги на босу ногу, волосы, наверное, в сене…
— Ночью изволили в конюшне ночевать, — вздохнул Захар. В его исполнении эта фраза выглядела так, будто Петр Алексеевич и правда дурачок.
— Опять?! — Антонина Мирофановна подняла темные, красиво очерченные брови. — Ну отчего же сразу не в свинарнике? Петр Алексеевич, вы, кажется, решили переплюнуть самого Диогена с его бочкой.
Я промолчал. Во-первых, не ожидал, что Антонина Митрофановна окажется столь молодой. Мне казалось, что обладательница подобного имени должна быть ровесницей Захара.
Во-вторых, пока мы шли к дому, Прошка вскользь обмолвился, что хозяйка — вдова какого-то там поручика. Не запомнил фамилию, если честно. То есть, опять же, в моём понимании она должна выглядеть старше и трагичнее. Мне прежде с вдовами сталкиваться не приходилось, не знал, что они бывают такими привлекательными.
— Ладно, заходите, — Антонина Митрофановна элегантно указала рукой на дверь.— А вы, Петр Алексеевич… — она прищурилась, — … расскажете, зачем вызвали на дуэль поручика Орлова.
— Э-э… — Я замялся. — Простите, но вам-то когда донесли? Сие недоразумение случилось только что. И потом…
Хотел сказать, мол, это придурочный поручик меня вызвал, а не я его, но осёкся. Зачем? Пусть думает, что я, да. Я вызвал на дуэль напыщенного придурка Орлова.
— Петр Алексеевич, мы с вами находимся неподалёку от Вильно, а не в Петербурге. Здесь слухи распространяются со скоростью ветра, а еще и слышно было его вопли. — Ответила вдова, и в её глазах мелькнули веселые чертята.
М-м-м… А вот это мне нравится. Это я люблю. Красивая женщина под боком — то, что сейчас необходимо моему измученному организму. Жизнь начинает обретать краски.
— Антонина Митрофановна, матушка, позвольте барин вот тут, под вишнями присядет. А мы пока баньку истопим. Если вы, конечно, не против? — Вылез вперед Захар.
— Хорошо. — Хозяйка небрежно повела плечом. Жест у нее вышел простой, но очень милый. — Скажу тогда Марфе,
Антонина Митрофановна окинула меня насмешливым взглядом, развернулась и исчезла за дверью.
Захар на пару с Прошкой, как только хозяйка удалилась, принялись хлопотать вокруг меня. Один подтянул кресло, хотя оно и так неплохо стояло. Второй пытался усадить мою персону поудобнее, будто я сам не в состоянии разобраться.
— А скажи-ка мне, Захар, какой сегодня день? А то я что-то… запамятовал. После вчерашнего… приключения, голова не совсем свежая. — Поинтересовался я мимоходом, стараясь при этом выглядеть вполне естественно. Хотя, конечно, вопрос странненький.
— Так пятнадцатое мая сегодня, барин, — с сомнением в голосе ответил слуга. — Тысяча восемьсот двенадцатого года от Рождества Христова. Как есть пятнадцатое мая, ей-Богу!
Я чуть не кувыркнулся от неожиданности с кресла. Оно еще, как назло, при малейшем движении начинало раскачиваться вверх-вниз.
Ма-а-а-ай… тысяча восемьсот двенадцатого?! Мозг лихорадочно заработал, прокручивая те крохи школьных уроков истории, которые остались в воспоминаниях.
1812 год… Наполеон… Бородино… Пожар Москвы… Так, стоп! До Бородино еще, кажется, было лето… Июнь? Да, точно, вторжение началось в июне! То есть, у меня… примерно месяц? Всего лишь месяц до того, как начнется полномасштабная заварушка с французами? Ни хрена себе, за хлебушком сходил… Отчего-то эта старая шутка показалась мне максимально подходящей ситуации.
Мои проблемы с налоговой стали вдруг такой мелочью, такой милой домашней неурядицей по сравнению с перспективой оказаться в эпицентре Отечественной войны.
А самое главное, никто ведь этого не знает. Ни Захар, ни Прошка, ни самодовольные гусары. Никто из них не подозревает, что всего через несколько недель их привычный мир рухнет и перевернется. А я — знаю. Я знаю, кто нападет. И когда. Я знаю, как будут развиваться события. Я знаю, чем все закончится.
Твою ж мать… Это ведь мой единственный реальный шанс не просто выжить в сложившихся обстоятельствах, но и, возможно, перестать быть Петром Алексеевичем Бестужевым-Рюминым — «занудой, душнилой и всеобщим посмешищем». Если я смогу правильно, грамотно распорядиться имеющейся в моей башке информацией… О, какие перспективы открываются!
Мои стратегические размышления о том, как наилучшим образом монетизировать знание будущего, были снова прерваны появлением того, кто сейчас по идее должен быть в другом месте. По крайней мере, я бы этого очень хотел.
Возле калитки, ведущей во двор вдовы, нарисовался поручик Орлов, чтоб ему обосраться раз несколько, и двое гусар, но уже не тех, которые были у колодца.
— Так… — Тихо буркнул я себе под нос. — Вторая часть марлезонского балета…
Захар и Прошка тут же, как два добермана, замерли по обе стороны от меня. Ясное дело, будучи крепостными, они дворянам ни черта не сделают, но слуги явно готовы были рискнуть собственной шкурой ради обожаемого барина.