Гусариум (сборник)
Шрифт:
– Это как в яркой книжечке англичанина Уэллса? – вспомнил Савелий Игнатьевич.
– Уэллс? Примерно. Или Тургенев.
Мякишев взволнованно потёр лоб:
– Да, это многое объясняет. И поведение тех людей… Хотя, с другой стороны, может быть, меня просто ранило, и на самом деле я сейчас лежу и вижу опийные грёзы. Может быть, это мне только мерещится… И не было ни Керенского, ни Февральской революции, ни позорной сдачи. И никакого рабочего Ласточкина тоже нет. А есть только я, Эрзерум и полевой госпиталь… и завтра Юденич поведёт войска
Вместо ответа Савелий Игнатьевич подошёл и молча ткнул Мякишева кулаком в бок.
– Простите, замечтался, – поручик потёр ушибленное место и натужно улыбнулся. – Довод действительно отличный. Достойный киника, я бы сказал…
– Кого? – вскинулся Савелий Игнатьевич.
– Диогена в бочке, – рассеянно отозвался Мякишев, изучая окна верхних этажей.
– А, тогда другое дело, – рабочий, успокоившись, кивнул. – Бочка – это понятно.
– Вот то, что нам нужно, – указал поручик. – Усадьба Мусина-Пушкина. Четыре этажа, выше не придумаешь. Давайте попробуем найти вход.
Они, тщетно дёргая все двери, обошли здание дворца. Мякишев остановился возле круглого балкончика, похожего на небольшую беседку, и задумался.
Потом его лицо осветила улыбка и он указал пальцем наверх.
– Ага, глядите. Одну ставню всё-таки закрыть забыли.
– Где?
– На втором этаже. Вы меня подсадите?
– Попробую, – кивнул рабочий.
Мякишев, поднявшись по прутьям, встал ему на плечо и уцепился руками за украшение балкона. Рабочий закряхтел от натуги. Мякишев быстро подтянулся и взобрался на балкон. Потом, оглядевшись, взялся за лепнину на стене и медленно пошёл по карнизу.
– Будьте осторожны, – предупредил Савелий Игнатьевич.
– Да, конечно, – ответил сверху Мякишев.
Поручик сделал шаг – и неожиданно его нога оскользнулась, и с дома посыпалась штукатурка. Савелий Игнатьевич с волнением смотрел на светлую фигурку, повисшую на уступе рядом с окном.
Несколько секунд светлая фигура раскачивалась в воздухе, а потом Мякишев медленно влез на выступ. Поручик, похожий снизу на букашку, подтянулся к чёрному квадрату, выделявшемуся в стене, и, взобравшись на раму, скрылся внутри.
Через несколько минут ворота открылись, и поручик, появившись с той стороны, отошёл в сторону, пропуская Савелия Игнатьевича вперёд.
– Вы уверены, что хозяева не будут возражать?
– Не будут, потому что это фантом! – крикнул Мякишев. – Призрак! – Он рассмеялся и развёл руками. – Здесь всё – призрак.
Савелий Игнатьевич вошёл в парадное, поднялся по белоснежной лестнице и очутился в огромном тёмном зале. Наверху сверкала хрустальными подвесками люстра, а у стен стояла богато украшенная мебель и светлели каминные изразцы. Рабочий растерянно застыл, не зная, куда идти.
– Я сейчас! – крикнул Мякишев и исчез.
Скоро он вернулся с горящей свечой и начал поочерёдно зажигать канделябры.
Зал осветился тусклыми жёлтыми огоньками и стал похож на волшебную пещеру из сказок.
– Нужно найти
Они прошли через несколько огромных залов, где во тьме на стенах угадывались картины. Савелий Игнатьевич заглянул в боковой проём и, поведя свечой, увидел боковую лестницу. А потом свет отразился на золотой вязи множества корешков.
Ряды книжных полок шли до самого потолка, теряясь где-то в вышине.
– Олежа, идите сюда скорее! – крикнул он Мякишеву.
Поручик вошёл за ним и присвистнул.
– Ничего себе.
Савелий Игнатьевич подошёл к письменному столу, в беспорядке заваленному бумагами. Свет отразился от чернильницы, рядом с которой темнела старинная книга в толстом переплёте.
Она была настолько древней, что пожелтевшие страницы вывалились и были от руки пронумерованы свежими чернилами. В неровном пламени свечи темнели странные буквы. Рядом лежал лист бумаги, покрытый аккуратным почерком.
– Непонятно как-то написано, – рабочий взял лист и с трудом прочитал: – «Другого дни велми кровавые зори свет поведают… Чёрные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца… А в них трепещут синие молнии… Быти грому великому, идти дождю стрелами с Дона великого… Ту ся копьём приломати, ту ся саблям потрусяти о шеломы половецкие, на реце на Каяле…» Представляете?
– Что? – Мякишев резко обернулся. – Как вы сказали? Каяле? Ну-ка, покажите, быстро!
Поручик подбежал к столу, наклонился к книге и дрожащими пальцами с шорохом перевернул страницы. Потом Мякишев схватился за голову и, бормоча как сумасшедший, начал листать страницу за страницей. Савелий Игнатьевич удивлённо смотрел на поручика.
Мякишев поднял на него глаза, на его лице застыла дикая улыбка. Он подскочил к рабочему и с силой обнял его.
– Дорогой Савелий Игнатьевич! Знаете, что вы нашли? Нет, не знаете… Это же оригинал «Слова о полку Игореве». – Подняв листы, поручик потряс ими перед собой. – Возможно, Мусин-Пушкин работал над ним незадолго до отъезда. Считается, что оригинал утерян в пожаре во время наполеоновского нашествия… А тут – лежит себе целёхонек! – Поручик рассмеялся.
– Ну-ну. – Савелий Игнатьевич смущённо вздохнул. – Вы хотите сказать, что мы сейчас находимся в усадьбе Мусина-Пушкина… Вернее, в её «призраке». И что это – его рабочий стол? А на нём – сгоревшая при пожаре книга? И это значит…
– Вы правы, – взволнованно ответил поручик.
Они переглянулись. Потом поручик, положив рукопись, бросился к лестнице и с грохотом взбежал вверх. Шаги затихли где-то наверху, а потом опять стали приближаться. Появившись на ступенях и тяжело дыша, Мякишев махнул рукой:
– Собирайтесь. Нам нужно срочно уходить!
– Что такое?
– Всё сходится! Мы здесь… и как раз начинается великий московский пожар восемьсот двенадцатого года.
– Вы уверены?
– Да. Смотрите!