Густав Малер
Шрифт:
Газетный критик из «The Sunday Times» Герман Клейн, приглашенный на одну из репетиций Густава, писал: «Сейчас Малеру тридцать второй год. Он довольно невысокого роста, худощавого телосложения, смуглолицый, с небольшими пронизывающими глазками, пристально и вполне дружелюбно смотрящими на вас сквозь большие очки в золотой оправе. Он показался мне чрезвычайно скромным для музыканта, одаренного столь редкими талантами и имеющего такую репутацию, как у него… Я начал осознавать удивительную притягательность его дирижерской манеры и постигать, в чем заключается его высокое техническое мастерство. Музыканты, с которыми он проводил репетиции прежде всего по группам, вскоре без затруднений понимали его. Отсюда ощущение единства мысли и ее выражения между оркестром и певцами, отличавшее это исполнение “Кольца” под управлением Малера в сравнении с любыми другими постановками, виденными мною
За две недели июня Густав дирижировал на восемнадцати спектаклях. Восторг лондонцев от его трактовок оказался настолько велик, что немецкая опера в Великобритании стала в одночасье популярной. Вот какой комментарий Малер дал англо-австрийскому корреспонденту по поводу постановки «Зигфрида»: «“Зигфрид” — это большой успех. Я сам доволен спектаклем. Оркестр — прекрасный. Певцы — превосходные. Аудитория восторгается и благодарит. Я вполне рад сделанному!»
Тринадцатого июля семнадцатилетний провинциальный органист Густав Холст из городка Челтнем специально прибыл в Лондон, чтобы увидеть «Гибель богов». Ошеломленный и самой музыкой, и ее исполнением, юноша тотчас принял решение стать композитором. Девятнадцатилетний Ральф Воан-Уильямс, ставший впоследствии одним из крупнейших деятелей движения «английское музыкальное возрождение», потрясенный малеровским «Тангейзером», после представления не спал двое суток. Среди зрителей того летнего сезона Гамбургской оперы в Лондоне также находился писатель и музыкальный критик Бернард Шоу.
Гамбургские газеты гордо трубили о победе Малера на территории другого государства, однако ожидавшееся триумфальное возвращение было испорчено страшной эпидемией холеры, внезапно поразившей город. Тысячи гамбуржцев в панике прятались в безопасных местах. Среди тех, кто бежал от холеры, было много певцов и оперных чиновников, поэтому планируемое открытие музыкального сезона пришлось отложить на неопределенный срок. Сам Густав по пути остановился в Берлине. Его здоровье резко пошатнулось, и он под наблюдением врачей пережидал исход острого приступа болезни желудка. Постоянные боли и беспокойства, вызванные недугом, сделали Малера более нервным, чем когда-либо. При этом 20 сентября, как только эпидемия пошла на убыль, он решил вернуться, чтобы отчитаться перед гамбургским руководством и составить план нового сезона.
Лондонское лето стремительно завершилось, а Вторая симфония так и оставалась в виде разрозненных набросков, отчего творческий настрой Густава не улучшался. Относительный оптимизм придавала лишь подвергнутая редактуре Первая симфония, гамбургская премьера которой состоялась под управлением автора. Необходимость правок Малер, очевидно, видел в неприятии сочинения будапештскими слушателями. Произведение получило программу и стало называться «Титан: Поэма в форме симфонии». Исполнение в Гамбурге оказалось ненамного успешнее предыдущего: с одной стороны, сочинение не вызвало особого интереса публики, с другой — только один из ведущих критиков города написал о произведении вполне благожелательно. Однако круг единомышленников композитора заметно стал расширяться, и его друзья оценили опус по достоинству. На том концерте присутствовал Рихард Штраус. Как один из новаторов музыкального языка, он, несомненно, понимал значение Первой симфонии и тепло ее поддержал.
Летом 1893 года Малер вместе с семьей и Бауэр-Лехнер отправился на австрийский курорт Зальцкаммергут в деревню Штайнбах, находившуюся у живописного озера Аттерзе. Необыкновенно красивая природа располагала к творчеству и позволяла отключаться от утомительной дирижерской работы. Влюбившись в прекрасные леса, окружавшие озеро, луга и холмы, Малер решил построить в этой местности небольшой домик с минимальными удобствами для занятий композицией, чтобы все отпуска проводить здесь за любимым занятием. Рядом находилась уютная одноэтажная гостиница, пригодная для проживания Густава, его семьи и друзей. Здесь, в маленькой хижине, где слышался только щебет птиц, Малер всецело смог отдаваться творчеству и именно здесь впервые узнал счастье композиторских будней. Теперь он хотя бы два месяца в году — июль и август — посвящал любимому занятию, в шутку называя себя «летним композитором».
Первое лето в Зальцкаммергуте было посвящено Второй симфонии. С начала 1889 года, предвидя уход из жизни родителей, Густав много размышлял о человеческой бренности и спасении, смысле жизни и смерти, их взаимозависимости. Его новое симфоническое произведение, построенное на антитезе бытия — небытия, явилось попыткой найти собственное решение этих извечных вопросов. Позднее сочинение получило название «Симфония Воскресения». Здесь он почти завершил свой
Вернувшись в город к осени, композитор получил предложение, от которого не мог отказаться. Тяжело заболевший Бюлов был уже не в состоянии продолжать руководить своими знаменитыми Гамбургскими симфоническими концертами. Возникший вопрос о преемнике маэстро, не колеблясь, разрешил, объявив Малера продолжателем своего дела. Оставив ему это своеобразное наследство, Бюлов отправился на отдых в мягкий климат Египта.
Однако едва Густав начал первую репетицию, ведущий состав бюловского оркестра, привыкший к манере прежнего дирижера и удивленный небывалым романтическим характером динамических эффектов, предлагаемых новым руководителем, громогласно выразил ему неодобрение. Задумавшись над возникшей проблемой, Малер сразу понял, что консерватизм музыкантов может быть «вылечен» только принципиально иным подходом к исполняемым произведениям. У него появился новый замысел, трудный по реализации. Он попытался освободить мир музыки от ветхой и глупой канонизации, выраженной общепринятым слепым следованием нотному тексту, что напрочь убивает любую попытку вдумчивой интерпретации. Осуществлением этого замысла Малер занялся незамедлительно и, несмотря на недопонимание, возникшее между ним и оркестрантами, осенью провел серию из восьми бюловских концертов. Успех предприятия оказался настолько большим, что умолкли даже консервативно настроенные члены коллектива.
Решив действовать кардинально и в то же время оставаясь преданным классическим произведениям, а также в желании изменить маргинальные подходы в оркестровом исполнительстве, Малер для проводимой серии концертов переработал партитуру бессмертной Девятой симфонии Бетховена и ряда других музыкальных шедевров. Разумеется, его правки имели целью не «пачкать Мадонну Рафаэля» или как бы «осовременить» классику. Он собирался «стряхнуть пыль» с надуманных традиций, давно затуманивших композиторский замысел, уничтожив тем самым «музыкальное идолопоклонничество».
Двенадцатого февраля 1894 года в Каире скончался Бюлов. Эта грустная весть глубоко опечалила Густава. Его гамбургский друг Фёрстер вспоминал впоследствии: «Когда… мы встретились, он сыграл свою “Тризну” так, что в ней вылились все наши чувства, которые Малер облек в слова: “ Памяти Бюлова”». Полтора месяца город молчаливо ожидал корабль с телом усопшего, 29 марта состоялись похороны.
Скорбя и прощаясь с одной из знаковых фигур музыкального мира, композитор испытал особое экстатическое чувство: находясь на панихиде в переполненной церкви Святого Михаила, он услышал спетый детьми хорал на оду «Ты воскреснешь» поэта Фридриха Готлиба Клопштока, слова которого пронзили сердце Густава. Ему стало казаться, что эти слова адресовал лично ему сам Бюлов.
В воспоминаниях Фёрстер описывает, что произошло вслед за этим: «Во второй половине дня я… поспешил к нему. Открыв дверь, я увидел его за письменным столом; голова его склонена, в руке перо, перед ним нотная бумага. Я стою в дверях. Малер оборачивается и говорит: “Ну, дорогой друг, есть!” Я понял. Словно просветленный какой-то таинственной силой, я отвечаю: “Ты воскреснешь, да, воскреснешь ты после сна недолгого…” Малер глядит на меня с выражением крайнего изумления. Я угадал его тайну, которую он не открыл еще ни единой душе: стихи Клопштока, которые мы утром услышали из уст детей, лягут в основу заключительной части Второй симфонии». Через некоторое время композитор закончил эскиз этой части, а полностью работа над финалом сочинения завершилась во время летних каникул. Его структура полностью соответствовала строению финала любимой Малером бетховенской «Девятой».