Гвардии майор
Шрифт:
…Ночью монастырь покинули два истинных инквизитора. Учитель и ученик…
***
–…Гм, – смущенно кашлянул Иосиф Дитрихович, – кажется, я слегка увлёкся, а уже пора. Пётр Львович, будьте так добры, разбудите Дарью Лаврентьевну…
Даша, вот уже больше часа сидевшая за моей спиной и затаив дыхание слушавшая рассказ, тихо шевельнулась. Гольдбер покосился на нас.
– Замечательно, вы уже не спите. В таком случае, прошу вас. Если после моего рассказа не передумали.
Даша молча встала, поправила волосы, решительно завязала платок.
– Я не передумала, – сухо отозвалась она.
Они попрощались и покинули номер. Когда за ними закрылась дверь,
– Всё-таки, Петя, женщины существа совсем другой породы. Нам их не понять…
ГЛАВА IV
…Наступил ноябрь. Я освоился и окреп настолько, что уже мог находиться на улице достаточно долго, исключая самое светлое время суток. Учитель был доволен, адаптация шла хорошо, несколько быстрее чем обычно, но не настолько, чтобы начать волноваться. Служба тоже продвигалась успешно. Пока я лежал в госпитале полковник перевёл меня в другой полк (вампирский), непосредственно под своё начало. Теперь я для всех исполнял обязанности его личного адъютанта. Кроме этого я иногда ходил в разведку с Кошкой и другими ночными охотниками. В этих вылазках приобретался неоценимый опыт и знания. Временами я сталкивался с солдатами, которых Кошка готовил лично. Он, кстати, совершенно не боялся передавать свой опыт людям. И среди тех, кого он обучал почти не было потерь. Тем временем рейды ночных охотников становились жизненно необходимы для города.
Снабжение Севастополя было поставлено из рук вон плохо. Еда, медикаменты, оружие почти не поступали, и это притом, что с Северной стороны подъезд был практически свободен. Армию кормили местные жители и разведчики, которые тащили из лагеря врага, воистину, всё, что плохо лежало, а Кошка опережал в этом абсолютно всех.
Он ходил в разведку без оружия, если не считать таковым захалявного ножа, как его называл сам матрос. Назывался он так потому, что прятался в халяву – голенище, по-нашему. Как и положено хозяйственной малороссийской душе, Петр Маркович зарабатывал на всём, на чём только мог. А самым дорогим были, конечно, пледы, сигары и коньяк. Посмотреть на возвращающегося из очередной вылазки Кошку сбегались все. Трудно было поверить, что этот хрупкий человек мог нести на себе столько хлама, но хлама абсолютно необходимого для армии: штуцера – три-четыре штуки, в зависимости от удачи, сумки с патронами, инструменты (любые, какие попались под руку), лекарства. Пленные, если он брал таковых, использовались им как носильщики. Всё добытое снаряжение и оружие он честно сдавал интендантам, пленных передавал в штаб, добытым табаком и едой щедро делился с соседями по окопу и жутко обдирал господ офицеров, продавая им предметы роскоши. Капитан Фёдоров, от души забавлялся фокусами ученика и, по-моему, иногда сам поощрял его.
Кроме всего Пётр Маркович выделялся полным презрением к опасности и великолепной смекалкой. Примечательна в этом свете была история с лошадью.
В один прекрасный день выйдя на позиции Кошка обнаружил на нейтральной земле, невесть каким образом попавшую туда лошадь.
– Ты дывы, яка гарна коняка! – восхитился он.
Тем временем французы уже попытались подманить её, но вылезать из окопа и подставлять себя под пулю они, естественно, не стали. Лошадь же продолжала спокойно пастись, не обращая на них никакого внимания. Подозреваю, что она просто не понимала по-французски. Но Кошка, увидав такое дело, рассвирепел.
– Хлопци пальныть мени у слид разив пъять, хай воны думають, що я до ных тикаю, – с такими словами он полез из окопа.
– Куда! Убьют! – попытались остановить его товарищи, но он даже не обернулся.
Солдатам ничего не оставалось, как имитировать стрельбу. Французы, поверив, что это перебежчик, прикрыли его яростным
Вечером после этого подвига я встретил его на первом бастионе.
– Ты куда коня дел? – поинтересовался я.
– Продал, – гордо отозвался он.
– И стоило за червонец под пулю лезть?
– Почему червонец? – обиделся Кошка, – За лошадь из моих рук – все пять дали! – и он лихо подкрутил усы.
Я оценил сумму и спросил:
– И что ж ты с такими деньжищами делать будешь?
– А я их на памятник отдал для Игнатия*, – Кошка помрачнел, вспомнив погибшего товарища.
– Это правильно, – согласился я, – он того достоин. Кстати, оба великих князя* пожертвовали на памятник, всего двадцать пять рублей.
– У них грошей нэма, – грустно вздохнул Кошка, – им батька нэ дае…
Я не выдержал и расхохотался. Наш разговор прервала появившаяся между нами Даша, возмущённая и дышащая праведным негодованием:
– Господа! Вы что, не помните какой сегодня день? Мне что больше делать нечего, как за вами по позициям бегать? А ну шагом марш в госпиталь!
– От бисова дивка! – возопил Кошка, – Знайшла, таки! – и мрачно пошёл за ней.
Я посмеиваясь пристроился рядом. Дело, как выяснилось, было в том, что бесстрашный Кошка терпеть не мог переливаний. Всё острое и колющее ассоциировалось у него с холодным оружием, а шприца он боялся просто панически. С процедурами его примиряло только одно – пить кровь он не любил ещё больше. Хотя в давние времена наш брат на поле боя именно так и поступал. Отсюда и пошли страшные сказки о поедании сердец поверженных врагов.
Во время процедуры Кошка был страшно бледен и неестественно молчалив. Даже я, тоже не любивший переливаний, не мог не пожалеть его. Я попытался подбодрить страдальца разговором, но он не отреагировал…
…Седьмое ноября для меня началось неожиданно. Полковник приказал следовать за прибывшим из Петербурга подпоручиком Толстым, причём, не попадаясь ему на глаза. И попросил, чтобы, по-мере возможности, с этим молодым человеком ничего не случилось.
– Граф, всё-таки, – пояснил он мне. – Лично из ставки просили проследить.
Толстой произвел на меня весьма благоприятное впечатление. Красив, подтянут, силён, храбр. В первый же день посетил все позиции до которых смог добраться, правда, через несколько дней его насильно убрали из города и отправили на тыловые позиции в деревне Эски-Орда*. Но уже два месяца спустя, я вновь встретил его на улицах Севастополя.
Господин граф, кроме всех выше перечисленных качеств, оказался ещё и талантливым писателем. Прочитав его «Севастопольские рассказы» я перестал любить книги о войне. Слишком жёстко и натуралистично всё было описано, а мне этого и в жизни хватало…
…Конец ноября ознаменовался крупными неприятностями для противника. Ещё двадцать третьего числа ничто не предвещало катастрофы. К вечеру поднялся ветерок и небольшое волнение, а уже через несколько часов невероятной силы шторм разбил о балаклавские скалы почти весь английский флот. Англия в одночасье потеряла большую часть торговых судов. Но это, как выяснилось, было не всё. В Британии разразился серьёзный кризис. Дело в том, что страховая кампания Ллойда впервые за двести лет своего существования не смогла выплатить страховки за погибшие корабли. Слишком их было много. Противник лишился продовольствия, боеприпасов, оружия, тёплых вещей и палаток. А через некоторое время выяснилось, что вместе с пароходом «Принц» утонуло годовое жалование союзных войск, в золоте. Так что теперь англичанам победа была нужна как воздух. Но мы совершенно не собирались входить в их положение.