Гвенделл, лучший ученик
Шрифт:
– Давай по-быстрому, а то там стражник скоро пойти должен.
Мошкара сгрудилась над люком. Факел рассеял темноту слабым рыжим светом. И тут все увидели, что дохляк и правда есть.
На земляном полу погреба лежал иссохший труп, даже, скорее, обтянутый кожей скелет. Одежда истончилась и превратилась в лохмотья. А вокруг – скопище пустых бочек и ящиков, поросших густым мхом. Было душнои и сыро, как в парилке.
– Я сейчас блевану, чесслово, – сдавленно сказал Нивенир и отвернулся во двор, прижав руку
– Это Валус?! – в ужасе отпрянул Берт. От вони слезились глаза. Он впервые видел труп, да еще такой старый.
– Да нет, – отмахнулся Чума. – Валус на ферме с сыновьями сидит. Когда он съехал, мы в дом пробрались, но люка там не нашли. Запрятал, наверное. Он этим погребом лет сто не пользовался, вон как все заросло. И трупешник аж завялился.
– Фу, – скривился Гилберт. Взгляд никак не мог отлипнуть от лица мумии.
Ему вдруг почудилось, что она вскочит и побежит к ним, скрипя костями и рыча, как показал Нивенир. Сердце застучало в горле, он опасливо отошел от люка и встал за Фишкой, которая все это время равнодушно сидела на траве и наблюдала. Лирен тоже попятился.
– Как девка, – опять завел Гаф. – Чего «фу»?
– Ну, – согласился Чума. – Трупешник как трупешник. Вяленый к пивку.
Мальчишки заржали. Гилберт и Лирен переглянулись, как бы спрашивая друг друга: «чего смешного-то? Это ж жуть!»
– Закусон собственного производства, – еле дыша от смеха, простонал Фуфел.
– А чего он его на веревку через весь погреб не повесил? – Гаф привалился к стене и закрыл лицо руками, хохоча в ладони.
– Перестаньте! – взмолился Берт.
– О, а давайте ему привезем? – продолжал Нивенир. – Скажем: «закуску подогнали, с тебя горилка». Хорошо ж посидим!
Они хохотали, пока Берт и Лирен недоуменно переводили между ними взгляды. Фишка, похоже, тоже оценила запах дохлятины, подошла к люку и просунула в погреб любопытную морду.
– Не надо, подруга! – Чума отодвинул ее, все еще смеясь.
Интересно, подумал Берт, Бьюли таскается за ним еще и потому, что он шутит про такие гадости? И ей смешно?
Он снова подошел к погребу мимо гогочущей мошкары и заглянул внутрь.
Ну, да, мумия страшная. Облезлая, коричневая, с выступами костей. Челюсть покосилась и валяется на земле. Но она и правда похожа на какую-нибудь вяленую рыбу. Только большую и более вонючую.
Он попытался улыбнуться от этой мысли, но улыбка налезла сама, вторя смеху мальчишек. Нивенир хохотал заразнее всех, – будто конь издыхал, – и Гилберт невольно захихикал.
– А кто это, если не Валус? – Лирен оставался серьезным и смотрел на всех с укором. Наверное, от отца научился.
– Поди разбери! – ответил Чума и вытянул руку с факелом подальше, чтобы лучше осветить труп. – Там особо и не поймешь. Но похоже на мадаму. У нее юбка была, видите, длинная тряпка на ногах? И тонковата
– А у Валуса разве была жена? – спросил Фуфел.
Все разом на него посмотрели и умолкли. Через тишину вдалеке вдруг различилось тяжелое бряцание сапог по брусчатке. Чума быстро засыпал факел землей и закрыл люк. Мошкара затаилась, присев у стены.
Шаги приближались к их кварталу.
– Будем говорить? – шепнул Берт.
– По кой хер? – Нивенир тяжело дышал, прижимаясь к его плечу.
– Ну, – кивнул Чума. – Зачем палить? Может, это и не жена, а просто шлюху какую-то давно пришил, в погреб сунул и забыл. Он колдырил знатно, так что мог. Старый к тому же.
– Это же убийство, – возмутился Лирен. – О таком и надо страже говорить!
– Да забей. Кому не плевать?
Лирен с Гилбертом снова переглянулись. Шаги патрульного звучали уже напротив дома. Свет его факела залил улицу светом. Мошкара затихла. Даже Фишка сообразила послушно лечь на траву.
Шаги замерли. У Берта кровь застучала в висках.
Мучительная тишина длилась, кажется, целую вечность. Но потом ее разрезал знакомый голос.
– Выходите-ка вы, ребята.
Сердце сжалось в комок. Гилберт вспомнил, что у отца сегодня смена.
– Сука, – выдохнул он. – Это папа.
– Приплыли, бл*дь, – подытожил Чума и шепнул: – Уползайте, малые, а мы отмазать попробуем.
Мошкара поднялась, и у каждого на лице была написана безысходность, усталая и небрежная. Лирен с Бертом тихонько пошли за соседнюю стену.
Парни вышли из-за дома в круг света от факела и скрылись за углом. Гилберт услышал папин голос:
– Чем занимаетесь?
– Просто сидим кудахчем, – ответил Чума без нотки волнения.
– Почему от вас пахнет мертвечиной?
– Да мы с псиной обжимались, а она походу в дохлятине извалялась, – сказал Нивенир и окликнул: – Фишка! На-на-на!
Берт услышал, как она всполошилась и побежала к ним.
– Вот как, – недоверчиво проговорил папа.
Потом все утихло, только Фишка довольно поскуливала. Берт и Лирен стояли за углом и выглядывали на улицу с другой стороны. Был виден только край отцовской клейморы, которую он вешал на спину.
Вдруг она исчезла, когда папа двинулся на задний двор мимо мошкары.
– Что такое? – заволновался Гаффер.
Но папа не ответил. Их шаги переместились за дом. Тогда Гилберт с Лиреном выскользнули на дорогу и юркнули за соседний дом, а оттуда побежали в сторону Часовни. Вслед доносились голоса мошкары:
– Да это не мы ломали! Зачем оно нам надо?
– Так уже было, когда мы пришли!
Они вскочили на крыльцо дома Лирена и пригнулись за оградой, притулившись друг к другу и наблюдая за улицей. Дом Одила был далеко, так что свет факела казался маленькой точкой среди темноты.