Гюда, самолетная томте
Шрифт:
– ...О да, конечно, в первую очередь - увеличение скорости и грузоподъемности, - вещал обворованный среди бела дня.
– Вы, несомненно, слышали о том, что делали французы на тех же Блерио в Алжире и Тунисе, когда боролись с повстанцами. Но в войне будущего этим милым машинкам уготована судьба овечек среди волков! Двухместный Блерио, трехместный Блерио - пф! Это важная ступень, но это пройденная ступень. Вы и вообразить не можете, какие проекты разрабатывают те же русские...
– Вы все время говорите о войне, господин фон Вагенхоф, - сказал Оскар.
–
– Ты неправ, Оскар, - заговорил молчавший до сих пор Густаф.
– Идея популярна. Русские много себе позволяют.
– Благодарю за поддержку, мой дорогой, - разулыбался фон Вагенхоф.
– И затем, отчего бы нет? Кому-кому, а вам, всем присутствующим, необходимо принять во внимание, что авиация будущего - это в первую очередь военная авиация! Русские это знают. Михаил Ефимов, к которому с таким пиететом относится ваш друг, не гнушается состязаний в точности бомбометания. Деньги на спортивные рекорды дают мечтатели, деньги на военную мощь - это серьезно, очень серьезно.
– Вы так полагаете, мой господин?
– спросил Энок.
– Я знаю это, друг мой, - ответил гость.
Аэропланы и война... Гюда не сразу поняла, к чему он клонит, но выражение "самый воздух станет полем боя" было достаточно ясным. Пилоты стреляют друг в друга. Самолет пролетает над деревней и сбрасывает бомбу, авиатор смеется, а на земле горят и рушатся дома... Это то, что она поняла, остальное, что они говорили, и не хотела понять. Мышь принесла запонку, Гюда угостила ее сырной корочкой, спрятала цацку в карман комбинезона. Представление вышло что надо - немец и его шофер сами ползали на четвереньках по замусоренному полу, потом гость пообещал вознаграждение любому, кто найдет запонку и вернет, после чего в перерыв по полу ползала половина рабочих. Но смеяться уже не хотелось.
– Альрик, мне нужна твоя помощь.
Голос у Оскара был такой, что Гюда отложила шлифовальную шкурку и принялась слушать.
– ...Ее отправили в Ольбург, к тамошней родне, под надзор какой-то тетки с отцовской стороны. Только сегодня она смогла телеграфировать.
– Все они как будто бы не очень довольны, что их ненаглядная Эдит состоит в переписке с лейтенантом?
– Да, они не очень довольны.
– Что же ее хваленые свобода и независимость?
– А это не был приказ. Датская тетушка якобы тяжело больна и хочет ее видеть - уверен, это было подстроено, чтобы она не могла отказаться... и перестань паясничать, как друга прошу! Если тебе угодно шутить над этим...
– Все-все, уже перестал, хотя даже не начинал. Что ты думаешь делать?
– Тут и думать нечего. Я должен ее видеть.
– Ты должен ее видеть. Ты в Ландскруне, она в Ольбурге. Тебе завтра ехать в полк...
– Вот именно. Жалкие двести километров.
Молчание.
– Ты с ума спятил.
– Почему
– Барометр падает.
– Чепуха! Маленький дождик не страшен. Я уже связался по телефону с тамошним клубом - все в порядке, сказали, где могу сесть. Пойми наконец, я должен с ней видеться!
– Это я уже понял. Я тебе зачем?
– Ларсен отказался запускать мотор.
– Ты сказал ему правду о том, куда собираешься?.. Точно, спятил. Не мог соврать - пробный, тренировочный полет? Не схватит ведь он тебя за хвост, когда ты возьмешь курс на Каттегат!
– Он спросил, зачем мне полный бак и плот на борту. Я не смог ничего выдумать.
– Лосось идет на нерест, прямо и только прямо.
– Альрик!..
– Все-все. Конечно, я помогу тебе. Помочь другу совершить самоубийство - священный долг интеллигентного человека.
– Тогда хватит болтать. Боюсь, что Ларсен пошел к шефу. Не люблю сцен...
– О черт! Так что же ты стоишь? Побежали!
Сидя на крыше, Гюда проследила глазами самолетик в небе - маленький, как стрекоза, в самом деле очень маленький. Перевела взгляд на морской горизонт. Там возвышались лепные белые облака необычайной красоты. Да, вечером будет сильный дождь и ветер, который непривычные люди могли бы назвать бурей. А как ни назови - хватит и такого.
Большой винт. Фонарь от велосипеда, к нему банка с карбидом. Теплая фуфайка из собачьей шерсти. Туго увязанный мешочек подвесить на шею - для таких дел карманы комбинезона не годятся. Обнять и поцеловать дочку.
– Следи за порядком на производстве. Буду поздно.
– Мама, ты куда?
– Исправлять людские огрехи.
– Платить надо, - пробулькала старшая троллиха. Пробулькала - потому что она сидит в расщелине между скалами по самые губы в морской воде.
– Платить надо, - пробулькали остальные, позади нее, в темноте.
Белые пряди лежат на поверхности волнистыми мазками краски, колыхаются в прозрачной воде. Вся расщелина заполнена диковинными белыми водорослями. Неужели это всё ее волосы? Докуда же они ей приходятся, когда она стоит? Или волочатся за ней по земле? Губы у троллихи толстые, нос горбатый и приплюснутый, глаза посажены разно - один прямо, другой косо. И еще она огромная. Гюда вытянулась как могла, а все равно словно кошка перед мордой быка. Но солнце поблескивает на воде, и это защита.
– Не пришла бы без платы.
– Гюда говорит и подгребает назад, чтобы приливом не затащило в тень.
– Мне говорили, вы любите золото.
– Золото!
– Золото... золото... золото...
– Как насчет этого?
– она поднимает золотую бусину, держа ее двумя пальцами. Жаль было разнизывать ожерелье, но показывать всё целиком не хотелось.
Волосы разом нырнули, втянутые в воронку, в центре вскипели пузыри, темная расщелина застонала на много голосов.
– Заклятый клад!