Хаджи

Юрис Леон

Хаджи Ибрагим понимал, что они устроят нам осаду, спрятавшись в скалах вокруг, и постараются брать нас по одному, это лишь вопрос времени. К этой конечной ситуации он готовился, выставив второй сторожевой пост ближе к морю, чтобы можно было заметить всякое движение на мили вокруг в дневное время. Глаза бедуинов стали первой брешью в нашем раю.

А другим беспокойством стали мои постоянные ночные кошмары. Я не мог стереть из памяти сцену изнасилования матери и других женщин в Яффо. Я благодарил Аллаха, что Нада уцелела

и не знала об этом. Многими ночами я просыпался в холодном поту, ед-ва не плача от ярости. Глаза тех иракцев никогда не исчезали из моей памяти. Повстре-чаться бы снова с одним из них. Я должен это сделать.

Кроме ужаса этой сцены, самым страшным было то, что всю жизнь я должен хра-нить эту тайну от отца. Это давало мне устрашающую власть над тремя женщинами и за-ставляло их быть моими союзницами. Думаю, они мне доверяли; но когда один знает тай-ну другого, наверняка возникают подозрения.

А с отцом мы делили тайну, что у Сабри были гомосексуальные дела с иракским офицером.

Несомненно, у Сабри и Нады тоже были свои секреты. Мы не могли все время на-блюдать за ними, как ни старались. Иногда мы замечали, что она прогуливается одна вниз по тропке, а через десять минут Сабри спускается на ту же тропу. Оба они выдавали себя своим предательским молчанием.

А у женщин были свои тайны. Об этом можно было судить по тому, как смолкали разговоры, когда в пещеру входил мужчина.

И у братьев моих тоже наверняка были свои секреты, потому что нередко они разго-варивали маленькими группами, всегда рассуждая о том, как они состояли в разных сою-зах.

Секреты всех создавали шаткое равновесие молчаливого шантажа.

Если возникала проблема, решить которую мог только отец, то обычно ее доводили до меня, как делегата от каждого. Мне надо было дождаться, когда Ибрагим будет в бла-гоприятном расположении духа, и тогда я проскальзывал к нему на пулеметный пост.

Иногда мы сидели там целый час, прежде чем начать разговор, и я всегда был осто-рожен, стараясь не помешать его размышлениям. По какому-нибудь нечаянному движе-нию он узнавал о моем присутствии.

– Чую бедуинов, - сказал Ибрагим, как бы говоря сам с собой.
– Правильно, что у нас ночью на передней позиции двое и один из них все время патрулирует.

Нашему праздному существованию такой распорядок мешал. Я подождал, пока отец заговорит снова.

– Я буду продолжать оставаться здесь день и ночь, - сказал Ибрагим.
– В случае, ес-ли они захватят наш передовой пост, я должен защитить женщин.

– Отличная мысль, отец.

– Это вовсе не отличная мысль. На самом деле у нас нет защиты, да будет воля Ал-лаха, - сказал он.

Прошло много времени, прежде чем я снова открыл рот.

– Я говорю только после серьезного размышления.

– Размышление ведет к глубоким заключениям.

– Мы здесь счастливы и довольны, - сказал я.
– Но после того, как мы прожили здесь несколько месяцев, постепенно становятся видны некоторые несоответствия, кото-рых мы не

предусмотрели.

– Ты говоришь слова, которые намекают на несколько возможностей, - сказал Ибра-гим.

– Я говорю об обороне, - сказал я, но добавил торопливо: - Можно найти и другую тему для обсуждения.

– Да, мы могли бы обсудить что-нибудь еще, - сказал отец, - и продолжать до ночи, но после этого у нас не будет иного выбора, как вернуться к той же теме.

– Не мое дело обсуждать качества наших мужчин, раз ты у нас глава, - сказал я.

– Но относительно одной и той же ситуации может быть несколько правд, - сказал отец, - в зависимости от обстоятельств.

– Наши обстоятельства создали некоторую математическую неустойчивость, - ска-зал я.

– Что бы это могло быть?
– сказал отец.

– Пока что у нас удобная ситуация со сменой заданий для мужчин - сторожить, хо-дить в Иерихон и к источнику, ставить ловушки, собирать дрова, работать на цистерне. Это действовало хорошо... до сих пор.

– Ты упомянул неустойчивость?

– Еще два охранника в ночное время, патрулирующих вблизи моря. Прости меня, отец. Когда я говорю, я часто забываюсь, и честность берет надо мной верх. Камаль в ночной страже внизу бесполезен. Омар под вопросом. Остаются Сабри, Джамиль и я.

– Ты, самый младший, судишь о братьях?

– Прошу тебя не быть суровым к моей правдивости, взявшей верх надо мной. Я знаю, что всего лишь повторяю то, что ты и сам уже знаешь.

– Ты присваиваешь мои полномочия...

– О нет, отец. Без тебя мы беззащитны. Но иногда и пророку нужно напоминание.

– То, о чем ты говоришь, имеет разные стороны, о которых мне возможно следовало бы напомнить.

– Камалю ночью будет лучше в любящих объятиях Фатимы, - сказал я.
– Я видел, как он бежал перед лицом опасности.

– Где?

– В Яффо. Когда его оставили стеречь женщин, он убежал. К счастью, с женщинами ничего не случилось.

– Я подозревал Камаля. Грустно это слышать.

– Когда он внизу ночью у моря, мы с таким же успехом могли бы поставить там Аб-салома или козу. По крайней мере они бы произвели больше шума.

– А Омар?

– Слабость Омара - определенно не в недостатке храбрости, - сказал я быстро.
– Только в глупости. В темноте он не умеет маневрировать в одиночку. Я дважды был с ним на охране внизу, и мне пришлось разыскивать его до рассвета.

– Джамиль, Сабри?

– Они превосходны.

– Я не знал, что ты такого высокого мнения о Джамиле.

– Он мой брат. Я люблю его.

– Но ведь и Камаль и Омар тоже.

– Я хочу оценить качества Джамиля. Он любит драться.

– Я подумаю над тем, что ты сказал, и может быть оставлю на вас троих внешний ночной пост.

– Но это ставит вопрос о численном несоответствии и о честности, которая взяла верх надо мной. Нам нужны два комплекта хороших часовых внизу у моря.

– Наверно, ты не ожидаешь, что хаджи Ибрагим оставит свой столь важный команд-ный пост.