Хаджи
Шрифт:
– Здесь ничего нет стоящего, - сказал я в разочаровании.
– Пошли отсюда.
– Погоди! Иди-ка сюда, - сказала Нада, показывая на проход. Он вел в помещение столь низкое, что ей пришлось пролезть туда на четвереньках.
– Ну-ка, Нада. Если свет погаснет, будет беда.
Мне было досадно, что она меня не слушалась, но у меня не было иного выбора, чем полезть следом за ней.
– Здесь слишком низко. Здесь никто не мог жить.
– Но они наверняка могли здесь что-нибудь прятать.
Мы дошли до слепого
– Ничего здесь нет, - настаивал я.
– Кто-то ведь должен был принести сюда этот хворост, - сказала она.
– Ну и что?
– Погоди. Послушай, - сказала она.
– Я ничего не слышу.
– Вот там, где ты отряхивался сбоку, поворачивая.
– Всего лишь скользнули камни, - сказал я.
– Ишмаель! Посвети-ка сюда. Вот это что!
Все, что я смог разглядеть, был маленький кусочек корзины, выскользнувший из трещины вместе с несколькими камешками. Нада подняла ветку и ткнула ею в это место. И как будто внезапно открылся люк. Начали выпадать вещи! Их было много! Было очень тесно, мы почти лежали на животе. Мы не могли толком разглядеть, что это было. Я по-добрался, взял палку, сунул ее в дыру, расширил ее, просунул руку и вытащил еще три ме-таллических предмета. Фонарь опять почти погас.
– Возьми, что сможешь унести. Я заберу остальное. Пошли отсюда!
Мы вернулись в главный зал как раз вовремя. Как только мы достигли света у входа в пещеру, фонарь совсем погас. Мы разложили наши находки и уставились на них. Это были красивые вещички из металла, по-моему, из меди, по-всякому скрученные и изогну-тые, с украшениями на них. Одна была украшена головой горного козла, а у другой, вы-глядевшей как корона, было кольцо с выгравированными на нем птицами. Еще два пред-мета были из слоновой кости, с гравировкой и множеством дырочек.
– Что это такое, Ишмаель?
– Не знаю, но думаю, что это очень важные вещи.
– Нам их не в чем нести, - сказала она.
– Давай спрячем их и вернемся с корзиной.
– Нет, их могут обнаружить или украсть, - сказал я, стаскивая с себя рубашку. Я мог завернуть половину их. Что делать? Аллах, помоги мне думать!
– Ну ладно, Нада, давай твою рубашку.
Она без колебаний сняла ее, и только панталоны до колен остались блюсти ее скромность.
– Постараюсь не смотреть, - галантно сказал я, - а если взгляну по ошибке, клянусь, никогда в жизни об этом не скажу.
– Это не имеет значения. Ведь ты мой брат. И кроме того, это важнее.
Когда мы добрались до Сабри, он уже немного овладел собой. От радости легче бы-ло спускаться вниз. Когда мы готовы были уйти, мне пришло в голову, что надо что-то рассказать Ибрагиму. Я понял, что нам придется сплести небольшую ложь и поклясться друг другу хранить тайну. Впервые в жизни мне было стыдно
– Нада, нам нельзя говорить отцу, что ты лазала вместе с Сабри и мной. Я мог бы сказать, что был там один, но он же понимает, что все это я не мог унести сам. Придется сказать, что мы были там с Сабри.
Ее большие блестящие глаза наполнились болью. Сабри опустил глаза. Он не мог взглянуть на нее, и я тоже.
– Ты же знаешь отца, - пробормотал я.
– Он может избить меня и Сабри до смерти. Он может и тебе навредить.
Должно быть, мы сидели молча с полчаса. Нада взяла меня за руку и потом смело взяла руку Сабри.
– Ты прав, Ишмаель. Это нашли вы с Сабри. Меня там не было.
Глава девятая
Можно считать себя бедуином, верить, что ты бедуин, и пытаться жить, как бедуи-ны. Кое-кому из этой породы, известной как пустынные крысы, удается выжить, но если ты не родился в пустыне, то в конце концов она высосет и высушит тебя.
Рай разрушился за несколько месяцев до моего тринадцатилетия.
Сначала была песчаная буря. Небо почернело. Сперва мы не могли понять, саранча это или песок. Нас хлестал обратный ветер из пустыни к морю, называемый хамсином, ветром с печным жаром. Все, что мы могли делать, - это лечь на землю, подставив ветру спину, и лежать так иногда несколько часов. Миллиарды песчинок болезненно хлещут те-бя. Ты не можешь двинуться. Не можешь открыть глаза, песок ослепит тебя. Песок заби-вается в твою одежду, молотит по твоей коже и перехватывает твое дыхание.
Как бы мы ни старались закупорить пещеру, песок находил дорогу ко всему - к на-шему зерну, оружию, топливу. Песок прорывал себе норы у нас в волосах. Мы выплевы-вали его еще через неделю после хамсина, песок постоянно был у нас на зубах и в носу, и как бы мы ни старались убирать пещеру, он постоянно примешивался к нашей еде, попа-дал под ногти и внедрялся в кожу.
На смену песчаным бурям пришли крохотные вши. Они пробирались нам в брови и волосы. Мы обрабатывали друг друга бензином и ходили к источнику, но наши запасы мыла истощились, и чтобы уничтожать вшей, нам приходилось жить с бензиновыми ожо-гами на коже.
После бури всегда приходилось тратить дни на разборку и чистку оружия, и мы больше расходовали наши запасы, чем нам хотелось. Сала, бензина, масла, мыла, некото-рых продуктов становилось все меньше, а пополнить их в Иерихоне не было возможно-сти. Там во всем была нехватка, стократное увеличение населения и неизбежный убийственный черный рынок. Толпы, скопившиеся в Иерихоне, вскоре остались без денег и цен-ностей. А в пещере мы достигли той точки, когда пополнение меньше расхода. Мы попро-сту были не в состоянии возмещать то, что тратили. Через два месяца, а то и меньше, мы будем опустошены... до дна.