Хаджи

Юрис Леон

Многие новые военные почувствовали, что Старик достиг своей вершины, когда объявил Декларацию независимости Израиля. Он рано отстранился от младотурок Паль-маха и Хаганы, более доверяя политическим решениям, чем оружию. Он придерживался старой теории, что ни одна маленькая страна не должна воевать, не имея поддержки от более крупной силы. Поскольку это не было возможно, он сделал выбор в пользу полити-ческих решений. Он обычно пререкался со своими офицерами, жаждавшими создания бо-лее крупных военных формирований и больше денег для армии. Военные

считали, что но-вое государство должно иметь крепкую еврейскую армию для защиты своих границ.

Размолвка персонифицировалась Игалем Аллоном, объявленном величайшим еврей-ским военачальником после библейских Иисуса Навина и Иоава. Как и Гидеон Аш, Аллон родился в Галилее, был из первых киббуцников и как молодой офицер Пальмаха пользо-вался большой любовью своих людей. У Аллона было все. Он был сочетанием примири-теля, планировщика, волевого командира, воспитателя, а главное, совершенно честным и преданным человеком. Подобно другим руководителям СОИ, он знал своих людей лучше, чем большинство генералов в большинстве армий где бы то ни было. Он стал первым командиром Пальмаха, первым командиром формирований на уровне дивизии, отцом и ос-нователем новой армии. Ему было всего тридцать лет, но чувствовалось, что ему суждено стать будущим начальником штаба, если не премьер-министром.

Чувствовалось также, что Игаль Аллон должен продолжать командовать наиболее жизненно важным Центральным фронтом, включавшим Тель-Авив, а также Иерусалим. Может быть, звезда его была чересчур яркой, потому что Бен-Гурион отправил его в "ссылку" - командовать в пустыне Южным фронтом.

И дело было не в том, что Аллон представлял собой серьезного политического со-перника, а в том новом типе еврея, с которым Б.Г. не был достаточно знаком и с которым ему было не совсем комфортно, несмотря на годы, прожитые в Палестине.

Местонахождение посадочной полосы было установлено по слабому радиосигналу, который вывел их на плиты полосы. Гидеон смылся, как только самолет приземлился в крошечном оазисе, находившемся от Эль-Ариша на расстоянии видимости в полевой би-нокль. Игаль Аллон и Гидеон приветствовали друг друга медвежьими объятиями, лишь чуточку менее крепкими, чем звенящая сталь.

Аллон был само разочарование, показывая Гидеону положение своих войск. Эль-Ариш находился у подножия Полосы Газы в том месте, где она переходила в Синайскую пустыню. Время запомнило сотни сражений вокруг Эль-Ариша - от колесниц филистим-лян до британских танков. Железнодорожная линия, огибая море, уходила к Суэцкому ка-налу и далее в Каир.

– Моя разведка доложила, что прибыл двадцативагонный поезд. Египетский офи-церский корпус собирается сбежать сегодня вечером. Я достаточно разрушил рельсовый путь, чтобы поезд не смог уйти по крайней мере до завтра. Но, Гидеон, мы прощупали Эль-Ариш. Они не оставили ничего. Я могу взять его двумя батальонами и изолировать всю Полосу Газы.

Гидеон хотел было отдать свой приказ о прекращении огня, но не стал этого делать.

–

Я два дня просил о встрече со Стариком, чтобы получить разрешение на атаку. Все, что я получил, - молчание. Могу я его теперь взять без спроса?
– спросил Аллон.

Гидеон не ответил. Аллон вправе сам обратиться к Б.Г., Кабинету, начальнику шта-ба, командованию операциями.

– Если ты мне обещаешь, что не станешь атаковать, я гарантирую тебе встречу утром с Б.Г., - сказал Гидеон.

– А если поступит приказ о прекращении огня?

– Моим самолетом он не пришел, - солгал Гидеон.
– Игаль, оставайся двенадцать часов вне своей штаб-квартиры. Если ты персонально не получаешь приказа, то и не мо-жешь его выполнить. Так ведь? Ну, не раскисай. Делай, как я тебе сказал. Старика я для тебя постараюсь размягчить...

Давид Бен-Гурион был маленький непропорциональный человек. Его слишком большая лысая голова была окаймлена подковообразным венчиком снежно-белых волос, придававшим ему вид херувима. Когда спустя несколько часов прибыл Гидеон, он находился в раздраженном состоянии. Он провел хлопотный день, стараясь обеспечить выполнение прекращения огня. И все было бы в порядке, если бы не египтяне, откуда все еще доходи-ли сообщения о боях и горячем молодом командире Игале Аллоне, требовавшем слова.

– Ты видел Аллона?
– приветствовал он Гидеона.

– Два часа назад.

– Тогда у него есть приказ о прекращении огня, слава Богу.

– Я его не отдал ему, - сказал Гидеон.

Лицо Старика побледнело, потом отразило неверие.

– Игаль два дня пытался связаться с вами. Вы его сознательно игнорировали. Он ваш командующий на южном направлении. Он имеет право говорить с вами и с Кабинетом.

– Что ты, черт возьми, о себе думаешь, Гидеон? Хочешь быть первым евреем, каз-ненным за неповиновение? Ты хоть понимаешь, насколько это серьезно?

– Игаль имеет право говорить с вами, - упрямо повторил Гидеон.

– О чем? О разрешении уничтожить египтян? Там же еще четверть миллиона бежен-цев, напиханных в Полосу Газы. У нас для собственных солдат нет хлеба. Что мы будем делать с их солдатами?

Гидеон взял со стола карандаш и сломал его пополам.

– Как раз там египтяне в ловушке, им конец.

– Я тебя расстреляю! Я расстреляю Игаля!

– Ну так расстреляйте меня. Я подаю в отставку!
– рявкнул Гидеон и направился к выходу.

– Вернись, вернись. Сядь, - сказал Бен-Гурион, понижая тон до редкого для него примирительного, но зловещего ропота.
– Когда ты уехал от Игаля?

– Я вылетел в три, как раз перед песчаной бурей.

– Значит, ты знаешь, кто прилетел вместе с песчаной бурей сорока минутами позже? Нет? Ладно, я тебе скажу. Англичане ясно дали понять, что не намерены позволить унич-тожить египтян. В добавление к нескольким военным кораблям, вышедшим с Кипра, они направили на наши линии как предупреждение еще пять "Спитфайров".