Хамелеонша
Шрифт:
— Не понимаю, почему ты так злишься! У многих здесь есть животные!
— Вот именно — здесь. Что дальше: вечерние сплетни с подружками и подарки на День инициации?
— Ты преувеличиваешь. — Я тоже уже была на грани, но сдерживалась из последних сил.
— Преувеличиваю? Взгляни на себя, на свои руки, во что превратилась! Теперь ещё и этот мешок с блохами приволокла…
— У Хруста нет блох, и что не так со мной и моими руками? — Голос, несмотря на все усилия, под конец скакнул, сорвавшись.
— Кожа, как
Я аж задохнулась. Кожа у меня и правда выправилась от ежедневных молочных ванночек, больше не напоминает зернистый пергамент и не вызывает желания спрятать ладони за спину, подальше от чужих глаз. И да, я поправилась на регулярной кормежке, но ровно настолько, чтобы не греметь костями: теперь, по крайней мере, спать на животе не больно — тазовые кости не упираются в жесткий матрас. И все равно я одна из самых тощих фрейлин. Это все мелкие несправедливые придирки!
— А тебе бы хотелось, чтобы я осталась грязной дикаркой! — в запальчивости выкрикнула я, запоздало осознав, что использовала то же слово, что и королева.
— Дикаркой ты мне больше нравилась!
— Ага, чтоб была такой же нелюдимой и озлобленной на весь мир, как ты!!
Повисла тягостная пауза.
Если б можно было, откусив себе язык, вернуть слова назад, я бы не задумываясь это сделала. Людо посмотрел так, что я почувствовала себя распоследней дрянью, молча вернулся к дальней стене, взял в руки пластину и продолжил обтесывать её, возобновляя прерванное моим приходом занятие.
Меня мелко трясло. Я взяла вульписа на руки, вынесла за дверь и поставила на землю, прошептав:
— Подожди тут, малыш, хорошо? — Ответом был душераздирающий взгляд и жалобное поскуливание. — Нет-нет, это очень ответственная задача. Если кто-то приблизится, дашь сигнал. Вся надежда на тебя.
Вульпис оживился и принялся важно расхаживать перед дверью, высоко задирая лапы и с подозрительным прищуром поглядывая вокруг.
Я снова опустила засов и несмело подошла к Людо. Он даже не обернулся, сидя спиной.
— Какая хорошая табличка, — робко произнесла я, устраиваясь рядом на полу и заглядывая ему через плечо.
Паузу заполнило визгливое вжиканье инструмента.
— Я бы сама в жизни не справилась, пришлось бы придумывать что-то другое.
Вжик-вжик.
Я подлезла под руку, получила ладонью в лоб, но не сдалась и навалилась сзади, обняв его и прижавшись щекой к спине.
— Мне так жаль, Людо, — шмыгнула я. — Ненавижу с тобой ссориться!
Скрежет прекратился. Брат поднял свинцовую пластину округлой формы дюймов пять диаметром [22] и покрутил перед моим носом.
22
1 дюйм = 2,54
— Пойдет?
— То, что нужно! — обрадовалась я окончанию бойкота.
— Ты правда так считаешь?
— Да, она идеально подходит.
— Ты правда считаешь меня озлобленным и нелюдимым? — терпеливо пояснил он, откладывая пластину и инструмент.
— Нет! Конечно, нет! Я так сказала специально, чтобы обидеть тебя. Но когда тебе плохо, мне в сто раз хуже, особенно если тебе плохо из-за меня. Пожалуйста, прости! Я не хотела тебя задеть!
— С чего ты взяла, что задела? — Он улыбнулся углом рта, искоса посмотрев на меня. — Ладно, так и быть, прощена.
Я со счастливым криком повисла у него на шее.
— А ты правда считаешь, что я раскоровела?
— Вообще-то да. Даже дышать сейчас под твоим весом трудновато.
— Ах так! — Я вскочила на ноги и прыгнула на него. — Тогда я тебя задавлю!
Мы, хохоча, покатились по земле, и возня закончилась моей полной капитуляцией и мольбами о пощаде в связи с щекоткой.
— Так мы никогда не закончим с этой табличкой, — все ещё смеясь, я оперлась о его плечо и встала.
— Что писать? — неохотно поднялся Людо.
— Вот это.
Я пошарила в поясе и протянула ему заготовленный клочок пергамента, на котором нацарапала символы, похожие на те, что были на той, настоящей, табличке из деревни. Несколько слов всплыли в памяти целиком. Но, поразмыслив, я велела брату от греха подальше скопировать их без последней буквы. Его изначальное предложение просто выбить зловещие закорючки сразу отвергла — Бодуэн не дурак, и все должно смотреться серьезно. Возможно, он тоже когда-то сталкивался с проклятиями и знает, как примерно выглядят подобные письмена. Пусть поймет, что это не шутки.
Пока брат процарапывал штихелем слова по спирали от края к центру и разделял их вертикальными линиями, я сидела, скрестив ноги, и, подперев щеки руками, наблюдала за его работой. Возвращаться к поссорившей нас теме не хотелось, но разговора так или иначе не избежать. Лучше по горячим следам все прояснить. Я тяжело вздохнула.
— Почему ты против Хруста?
Людо поднял глаза.
— А как бы тебе понравилось, приведи я кого-нибудь третьего в нашу жизнь, не спросясь тебя? Первая бы набросилась с упреками.
Я открыла рот и… закрыла. Он прав: наверняка, набросилась бы, ещё похлеще, чем он. Людо снова склонился над пластиной и с силой вдавил лезвие в мягкий свинец.
— Делай, как знаешь, ты ведь все уже сама решила. Но не жди, что гаденыш станет и моим любимцем.
И хотелось бы возразить, а нечего… Я ведь и правда решила за нас обоих.
Упоминание третьего воскресило в памяти слова Бодуэна о том, что Людо когда-нибудь женится. Женится, и эта третья вытеснит меня из его сердца… В животе растекся талый снег.