Хамза

Яшен Камиль Нугманович

– Ведь на тебе лежит благословение святого Али-Шахимардана, - устало говорил старик Камал.
– Как же ты мог поднять руку на зякет и на священный шариат?.. Уйми в себе шайтана, дитя мусульманина. Не торопись разбрасывать слова по статьям и газетам. Помни: слова человека, оставшиеся при нём, его рабы. Ничего из того, о чём ты промолчишь, не помешает тебе. Но если ты отпустил свои слова от себя и сделал их достоянием других, ты сам становишься рабом своих слов.

– Почему же ты молчишь?
– кричал, брызгаясь слюной, Миркамилбай.
– Почему не отвечаешь мне?

Нажми на гнойник своего вдохновения, поэт, и выдави из себя хотя бы пару слов!..

У тебя же их в запасе, как в животе у верблюда колючек!.. Ты же был так красноречив совсем недавно, оплёвывая шариат и коран!.. Что, нечего сказать, да? Онемел, проглотил язык, ты, учитель нации!.. А когда не надо, распахиваешь свой рот, как ворота, завидуя тем, кто может давать зякет! Но ты умеешь только пищать и скулить, будто суслик, вставший на задние ноги.

Тебе не дано настоящего голоса для твоих пакостных речений.

И как только всевышний разрешает ходить по земле таким нечестивцам? Смотрите, мусульмане, как он жалок, этот сочинитель лживых статей, посмевший унизить и оскорбить нашу мужскую честь и расхвалить какую-то ничтожную бабу!

– А действительно, Хамза, почему вы не отвечаете?
– спросил хозяин дома, встав рядом с Муминбаевым.
– Заживает рана от стрелы, но не заживает рана от резких слов собеседника, если они задели тебя и если ты не дал им вовремя отпор. Или вам понравилось всё, что было сказано здесь о вас и ваших статьях?

Ярость полыхнула в груди у Хамзы. Он почувствовал приближение той минуты, ради которой пришёл сюда. Сейчас он скажет кое-что не только о зякете и мужской чести. Сейчас они услышат всё, что он о них думает.

– Значит, понравилось?
– усмехнулся байвачча.
– Ну что ж, мы тоже не в обиде на вас за ваши статьи. Конечно, кое-кто здесь погорячился, беседуя с вами, но ведь и вы, наверное, тоже погорячились в своих статьях, делая вывод о том, что зякет и шариат противоречат друг другу, не так ли?

Хамза молчал, опустив голову. Он ничего не понимал.

Ничего не понимал и Миркамилбай. Миллионер с трудом пытался сохранить равновесие.

Судья Камал по старческой немощности прикрыл глаза. Ему хотелось сесть. Всё равно куда. Стоявший рядом Алчинбек бережно поддерживал судью под руку.

И только у мудрого Юсуфджана нервно задёргалось веко.

"Коварный байвачча готовит ловушку, - решил кизикчи.
– Но какую? Как уберечь от неё Хамзу?"

– Я знаю, почему молчал наш поэт, - сказал Юсуфджан.

– Вот как?
– прищурился хозяин дома.
– Почему же?

– Он слушал мнения читателей о своих статьях, - улыбнулся кизикчи.
– Один мудрец, байвачча-ака, сказал однажды так:

"Чем говорить, предпочтительнее слушать".
– "Почему?" - спросили у него. И мудрец ответил: "Иначе бог не дал бы человеку один язык и два уха".

– Прекрасный ответ!
– засмеялся байвачча.
– Вы, Юсуфджан, как всегда, на коне... Не зря говорится, что мудрость - лучшее украшение жизни. А мудрость возникает при спокойной, уравновешенной беседе. Не кажется ли вам, Юсуфджан, что нам пора снова сесть за дастархан? Мы

все немного покричали друг на друга, дали поработать своим голосам и лёгким - необходимо восстановить затраченные силы, не так ли?

"Куда гнёт, куда гнёт, подлец?
– лихорадочно соображал кизикчи.
– И чем все это кончится?"

– Эй, кто там?
– крикнул Садыкджан слугам.
– Посадите гостей на их места!

А сам повёл под руку вокруг дастархана спотыкающегося Миркамилбая.

– Что такое? Что такое?
– бормотал миллионер.
– Куда мы идём?

– Той продолжается, - улыбался байвачча.
– Хотите коньяку?

– Х-хочу, - икнул Миркамилбай.

– А сыграть в деньги?

– Обязательно!
– обрадовался Муминбаев.

Хозяин дома усадил почётного гостя на подушку на его старое место во главе стола, сам сел рядом и достал из внутреннего кармана халата приготовленную ещё в самом начале вечера тысячерублёвую банкноту.

– Загадывайте номера, бай-эфенди.

– Первый, второй, третий, - клюнул носом Миркамилбай.

– Ваша сумма больше, - не проверяя, сказал Садыкджан, - вы выиграли.

– Ещё, - потребовал гость, пряча банкноту в бумажник.

Байвачча вынул вторую.

– Три последних, - назвал Муминбаев.

– Опять выиграли, - сокрушенно развёл руками байвачча, - даже обидно.

– Вам обидно, а мне приятно.
– Миркамилбай уложил вторую тысячерублёвку рядом с первой.
– Не выпить ли нам?

– С удовольствием, - взял в руки бутылку Садыкджан.
– За вашу удачу.

"Все в порядке, - подумал он, разливая коньяк, - всё налаживается. За эти две тысячи одноглазый чёрт забудет всё, что здесь было. А завтра повезу его на дачу. Уж тут-то Муминбаев не уйдёт от меня. И завтра же, на даче, подпишем бумагу о всех биржевых операциях на сумму в четыре миллиона рублей".

– Ваше здоровье, бай-эфенди!

– Ваше здоровье, байвачча... Опять пьём коньяк - грех, грех...

– Да пойдут нам на пользу все наши маленькие заблуждения...

– Да будут беспечальными наши беседы, да не пропасть нам в расцвете йигитских лет, да пошлёт нам аллах восемь процентов годовых и ни копейки меньше, хе-хе...

"Первая часть моего замысла, кажется, удалась", - отметил про себя Садыкджан.

Между тем все гости уже снова сидели на своих старых местах. "Трус, трус!
– молча казнил сам себя Хамза.
– Жалкий трус, испугавшийся осуществить свой план, ради которого ты пришёл сюда... Что же ты безропотно щиплешь виноград в доме человека, который отнимает у тебя самое дорогое в жизни, который почти купил тебя самого, обменивая на свои грязные деньги твоё время, твои руки, твой мозг? Что же ты не разорвал на куски эту говорящую свинью в чёрных очках, по недоразумению принявшую облик человека, который опозорил тебя самыми тяжёлыми, самыми непростительными, самыми несмываемыми оскорблениями? Что же ты не сунул бородой в блюдо с соусом давно уже выжившего из ума судью Камала? Что же так просто дал себя уговорить остаться здесь? И почему ты молчишь? Почему не делаешь то, что задумал?.. Боишься, поэт?"