Хамза
Шрифт:
"Все понимает, - продолжал злиться Садыкджан, - угадал самую суть закладного обязательства. Где только ума набрался, проклятый нищий!"
– Без моего разрешения никто не трогает земельные векселя, - строго сказал он вслух, - я сам контролирую положение ценных бумаг.
– Всё ясно, - опустил голову Умар.
– Значит, наш вексель настолько ценен для вас, что вы и не собирались отдавать его?
– Я же сказал, завтра погашу вашу расписку. Ты что, не веришь мне?
– Нет, не верю, - отчётливо произнёс Умар и
– Тогда забирайте ваши деньги и убирайтесь вон!!
– Значит, несмотря на то что мы принесли вам наш долг, - прищурился Умар, - вы ещё два года хотите держать нас за горло? Потому что для вас так выгоднее, потому что...
– Вон, я говорю!
– Потому что вся ваша власть над людьми держится на этих векселях! Ими торгуют в Коканде, как дынями!.. Вы опутали весь город своими ценными бумагами! Вам все должны - дехкане, ремесленники, торговцы, муллы и даже сам судья Камал... А всё начинается с безобидного векселя, который, как ненасытная пасть, проглатывает людей. Ваши векселя - верёвка, которой вы вяжете людей по рукам и ногам!
Умар перевёл дыхание.
– Отдайте нашу расписку, хозяин! А не то...
Садыкджан, побледнев, шагнул назад, медленно вытащил из кармана браунинг.
Умар испуганно смотрел на пистолет в руке байваччи.
– Ну, договаривай...
– шёпотом, стараясь унять дрожь в руке, сжимавшей браунинг, выдавил из себя Садыкджан-байвачча.
– Договаривай...
Глава четвёртая. ЦАРИ ОДНАЖДЫ СТАНУТ НИЩИМИ
1
В тот день, когда ибн Ямин, вернувшись от Ахмад-ахуна, всё рассказал сыну, Хамза заболел. Несколько дней не выходил он из своей комнаты, лёжа на циновке лицом к стене.
Посыльному из заводской конторы, пришедшему узнать, почему Хамза не появляется на работе, ибн Ямин сказал, что сын серьёзно болен.
На следующий день тот же посыльный принёс записку от Алчинбека, в которой школьный друг беспокоился о здоровье товарища, спрашивал, можно ли чем-нибудь помочь, извинялся, что из-за отсутствия времени не смог прийти сам.
Хамза, прочитав записку, ничего не ответил Алчинбеку.
Но дружба есть дружба. Алчинбек, нисколько не обидевшись на то, что его записка осталась без ответа, пришёл к Хамзе и передал ему устное приглашение дяди быть вечером у него в доме на торжественном ужине.
– Вы удивлены этим приглашением, Хамзахон?
– участливо спросил Алчинбек.
– Но байвачча зовёт вас к себе не как своего служащего, а как известного поэта.
Конечно, Хамза не мог даже догадываться, какую роль сыграли рассказы старого друга о Зубейде в сватовстве его дяди.
– На ужине будет много интересных людей, - продолжал Алчинбек, - например, ваш любимый Юсуфджан-кизикчи...
–
Ярко горят две хрустальные люстры в самой большой комнате. Многокрасочные ковры, шелковые и атласные одеяла, вышитые затейливыми восточными узорами подушки играют всеми цветами радуги. Веселье в полном разгаре. То и дело слышны громкие взрывы хохота. Слуги непрерывно подливают гостям в пиалы искусно заваренный душистый чай.
Лучшие люди Коканда собрались сегодня у Садыкджана-байваччи, цвет города - торговцы, купцы, заводчики, финансисты, мануфактурщики, окрестные баи-землевладельцы, большие и малые додхо - начальники из местной администрации.
В центре - Миркамилбай Муминбаев, грузный, дородный, в тёмных очках. Одного глаза у Миркамилбая нет, зато вторым и единственным он видит столько и так далеко, куда другим не заглянуть и в подзорную трубу.
Хозяин дома без устали угощает почтенного гостя.
– Отведайте вот этого мяса, бай-эфенди, прошу вас, очень вкусно...
– Да-да, очень вкусно, хай-хай, - говорит Муминбаев, не притрагиваясь к еде.
Садыкджан-байвачча наливает в две маленькие пиалушки с золотыми ободками медно-коричневый напиток.
– Коньяк?
– шевельнув ноздрями, спрашивает Миркамилбай.
– Французский, только что из Парижа.
– Это большой грех для мусульманина - пить коньяк...
– Грех, грех, - улыбаясь, соглашается байвачча.
– Да взыщет с нас всевышний со всей строгостью за эти наши маленькие заблуждения, хи-хи!
– Обязательно взыщет и примерно накажет, хе-хе... Ваше здоровье!
– Ваше здоровье! Да пойдут нам на пользу все наши грехи и заблуждения...
– Да получим мы восемь процентов годовых во всех наших новых финансовых начинаниях, бай-эфенди!
– Рахмат, спасибо. Святые слова, байвачча. Катта рахмат, большое спасибо!
Хамза сидел около дверей с Юсуфджаном-кизикчи. Этот край опекал Алчинбек.
Хамза, с самого начала сказавшись больным, не притрагивался к своей пиале. Нервы его были напряжены до предела. Он боялся, что, если выпьет хотя бы каплю вина, случится что-то непоправимое. Он сидел опустив голову, стараясь не смотреть в сторону Садыкджана, и лишь изредка отщипывал по одной виноградине от лежавшей перед ним большой золотисто-розовой грозди.
– Эй, Юсуфджан!
– закричал через весь дастархан захмелевший Миркамилбай Муминбаев.
– Как поживаете, как здоровье детей, домашней посуды, того-сего?
– Слава аллаху!
– тут же громко и весело откликнулся кизикчи.
– Это только привидения могут позволить себе несчастье иметь детей, а мы, осеняемые милосердием наших щедрых баев, живём себе припеваючи, не имея ни домашней посуды, ни потомства - ни мальчиков, ни девочек!
Общий смех подгулявших гостей покрыл ответ знаменитого острослова.