Ханидо и Халерха
Шрифт:
— Эй, Вельвун! Уезжай как можно дальше вперед. Я догоню. Завтра в полдень остановись. Ярангу не ставь. Отдохни — и дальше. К вечеру я догоню.
— Куда ехать?
— На восток.
Он поднял жену и понес ее к шалашу.
И поползли дальше тяжело груженные нарты, скрипя полозьями по черной земле, и стал отдаляться гул урчащих оленей огромного табуна.
Потом караван и табун скрылись за низенькими холмами.
Утреннюю зарю Ниникай встретил, так и не заснув ни на один миг. Он сидел рядом с женой и гладил ее густые черные волосы.
— Комары надоели.
— А можно?
— А ты хочешь меня комарам на съедение оставить?
— Если можно — сейчас.
Она, кажется, смирилась с мыслью, что ее все же оставят одну.
Обрадовавшись, Ниникай набрал сухого тальника, взялся за кремень. Но вдруг испугался: а если все-таки нельзя зажигать костер?
"А! — махнул он рукой. — Утро, туман — кто заметит?.." После ночной росы комары гудящей тучей набросились на шалашик.
— Жена, может, я пойду? А ты спрячься. Двоим же там тесно…
— Нет! Не пущу… Я не рожаю. Не оставляй меня, хороший мой, любимый мой, не оставляй! — Тиненеут из последних сил обхватила Ниникая за шею.
— Ладно. Останусь. Но ты сразу скажи, если начнется, — я убегу…
И она заснула.
Не слышала Тиненеут, как муж тихо выбрался из шалашика и ушел.
Недолго она спала. Костерок погас, и комары набросились на нее — разбудили. Она поняла сразу, что Ниникай оставил ее, и вдруг обессилела.
Легла и опять заснула, уже не обращая внимания на укусы и гудение комаров.
Совсем проснулась она в полдень. Ощупала потвердевшее от сплошных укусов лицо и вдруг подумала о ребенке, которого сразу же облепит комариная туча.
Ни о чем больше не думая, она выбралась из шалашика и пошла по следам полозьев.
Отдохнув и видя все в ярком солнечном свете, она лучше, чем вчера, понимала, что не только надеется на любовь смелого парня, способного ради нее на все, но и переступает законы обычаев. Гагары и утки, сидевшие на земле, разлетались перед ней в разные стороны — и ей казалось, что они шарахаются не просто от человека, а от человека, вокруг которого вьются рассвирепевшие злые духи. С ближних холмов на нее зло тявкали злые перепуганные песцы…
Проваливаясь в лужах, вымокшая выше колен, разгоняя руками комариные тучи, Тиненеут шла и шла вперед, надеясь настигнуть людей, Ниникая, который не даст ей умереть в болотистой тундре, который спасет своего ребенка…
Лишь к вечеру она неожиданно вспомнила рассказ Чайгуургина о том, что западные чукчанки рожают в ярангах. Почему восточные должны мучиться больше их? Разве есть между ними какая-нибудь разница?.. И эти рассуждения прибавили ей уверенность, что она совершает не слишком страшное преступление.
Уже в сумерках Тиненеут заметила белеющую на едоме ярангу, а внизу — свой табун.
Пастух Вельвун бежал ей навстречу.
— Коккай! — закричал он издалека. — Зачем ты идешь?
Потом, подбежав ближе, сказал:
— Тебя придется связать. Что делаешь ты? Зазываешь злых духов? Знай — мы все равно от тебя укочуем.
Ничего не говоря, уставшая до темноты в глазах Тиненеут медленно поднималась вверх по
Жалко собачку. Но, может, собачка останется бегать и лаять, а она никогда не возьмет в руки иглы?
Ниникай спал у очага. Тиненеут завернулась в тряпки и шкуры и тихо легла рядом.
Но в ярангу ворвался Вельвун.
— Мэй, проснись. Хозяин… Тиненеут нас догнала…
Ниникай приподнялся. Но он не сказал ни слова — встал и ушел.
Она знала, что мужчины оставят ее. Но у нее не было никаких сил упрашивать мужа: глаза закрывались сами. Она и заснула с сознанием, что яранги над ней не будет, но что Ниникай все же оставит ей какую-то защиту от комаров.
Проснулась посреди ночи. В небе тускло светилась половинка луны.
Покрывало… Тиненеут лежит под ровдужной шкурой! "Хороший ты мой, любимый ты мой, Ниникай! Накрыл… Бережешь…" — Она приподнялась и увидела оставленную на ровном местечке треногу. А возле головы на траве что-то лежало. Куски вареного мяса.
Сердце Тиненеут размякло от нестерпимого чувства благодарности к мужу.
Она принялась есть, обливая мясо слезами.
— Что я делаю, — заговорила она сама с собой. — Трусостью и упрямством злю такого хорошего человека, табун из-за меня гоняют туда-сюда…
И она вдруг решила: надо догнать Ниникая, сказать ему, что она согласна остаться одна, пусть он успокоится, но только не укочевывает чересчур далеко.
С мыслью обрадовать мужа Тиненеут поднялась и стала спускаться к тундре, чтобы опять отыскать следы. Живот сильно тянул ее вниз, и она старалась выпрямиться, отчего разбухшие груди чудно задирались кверху.
Какой стала она, совсем недавно гибкая, ловкая Тиненеут! Еще весной она могла бегать. Весна… Хорошее было время. Вдвоем с Ниникаем они уходили пасти оленей, играли, как дети, устраивались под важенкой и вдоволь насасывались теплого молока. Ловили оленей, обрезали мягкие передние рожки и ели их. А то собирали гусиные и утиные яйца и пекли, обмазав глиной. Сколько было яиц!.. А вот теперь не побежишь, не поиграешь… Но скоро настанет совсем новая, незнакомая жизнь. Она будет даже лучше той, что прошла. Весной ребенку исполнится год — и они втроем станут играть еще радостней, еще интересней. Ниникай… Он теперь навсегда ее…
С хорошими мыслями Тиненеут спустилась вниз, долго искала следы полозьев, затоптанные табуном, нашла — и быстро зашагала вперед. Она знала, что по земле караван далеко не уедет. И времени прошло не так много. Скоро, скоро все кончится…
По сухим местам шагать было легче, но зато часто терялись следы, остававшиеся в стороне. И она решила идти прямиком, несмотря ни на что. Так и пошла, проваливаясь в болота по колени, а то и до самого живота.
Тиненеут была очень сильной, выносливой и потому надеялась, что теперь-то не пропадет: главное, она поборола страх.