Ханский ярлык
Шрифт:
Вскоре к княгине в опочивальню привели Настю — здоровенную бабу. Привела сама Михеевна.
— Вот наша ведёрница, — сказала с порога. — А ну-к, Настя, бери княжича. Корми.
— Садись сюда, — указала княгиня на край своего ложа.
Настя умело подхватила ребёнка, достала через ворот рубашки большую белую грудь, сунула сосок в ротик княжичу.
Тот клещом вцепился в неё, засосал быстро, жадно. Настя, улыбаясь, бормотала:
— Кушай, батюшка, кушай, Ярославич.
— Мишей назовём [11] , — сказала княгиня, умиротворённо откидываясь на подушки.
11
Мишей
Теперь ей можно было не опасаться за жизнь ребёнка — нашлась кормилица. А княжич сосал жадно. Словно боясь потерять её.
— Пожалуй, хватит для начала, — сказала погодя Михеевна. — А то объесся, срыгнёт всё.
Настя отобрала грудь, спрятала её, положила ребёнка рядом с княгиней. Спросила нерешительно:
— Ну, я пойду?..
— Иди. Спаси тебя Бог.
— После ухода кормилицы Ксения Юрьевна, любуясь ребёнком, сказала:
— Какой он красный.
— Небось покраснеешь, — заметила Михеевна, — едва не сутки выбирался на волю. Думаешь, только ты тужилась. Ему тоже досталось. Как с кормилицей будем? Куда её?
— Да, может, у меня ещё появится молоко.
— Вряд ли. А если и появится, нельзя его подпускать. Он уж Настиного вкусил. Твоего может и не схотеть. Да и вредны для него эти перемены, кабы худа не было. Придётся Настю пристёгивать. Как решим? Ей отдадим княжича или ещё как?
— Нет-нет, — возразила Ксения Юрьевна. — Я хочу, чтоб он рядом был.
— Выходит, и Настю переселять сюда из коровника?
— Ну а что ж делать?
— Беспокойство тебе будет, княгинюшка. Она со своим сосунком явится, в два-то голосища взревут.
— Тогда поселите её в соседней горнице.
— Там княжна Ефросинья с няней.
— Пусть в другую переберутся. Кстати, Михеевна, позови дочку.
Ефросинья, которой едва минуло два года, вошла в опочивальню к матери настороженно, встала у порога.
— Подойди ко мне, доченька, — позвала ласково княгиня.
Девочка приблизилась, глядя на мать расширенными глазами, ровно не узнавая.
— Что с тобой, Ефросиньюшка, разве не узнала маму?
— Не узнала, — пролепетала девочка.
— Это я, доченька, я. Я вот тебе братца родила. Хочешь взглянуть?
— Хочу.
Она с удивлением и нескрываемым любопытством рассматривала новорождённого.
— Ну как? — спросила княгиня. — Нравится?
— Нравится, — согласилась девочка и, протянув руку, потрогала пальчиком щёку братца. Тот сразу повернул в эту сторону лицо, стал ловить ртом, зачмокал губками. Девочка испуганно отдёрнула руку.
— Не бойся, — улыбнулась мать. — Это он думал, что его кормить собираются.
Так по воле случая Настю-коровницу из клетушки, лепившейся к хлеву, переселили вместе с новорождённым её сыном Сысоем в великокняжеские хоромы. Мало того, и кормить стали её с княжеского стола, обильно и вкусно. И Михеевна — ближняя боярыня княгини — сама подхлёстывала кормилицу:
— Ешь, ещё, девонька как следоват, чай, княжича кормишь.
Само собой получилось так, что княжич Михаил днём находился у матери, куда на время кормления приходила Настя, кормила и уходила к своему сыну Сысою за стенку. Но на ночь она забирала княжича к себе, чтобы не беспокоить княгиню, так как приходилось кормить детей и по ночам.
Однажды, уже оправившись от родов, Ксения Юрьевна зашла к
— Ого! Твой-то Сысой здоровущий какой! — удивилась княгиня, невольно позавидовав.
Уловив в голосе княгини ревнивые нотки, Настя отвечала добродушно:
— Он, матушка княгиня, от роду такой, в отца дался.
— А кто отец-то?
— А ловчий ваш, Митяй.
— A-а, ну тогда другое дело.
По настоянию Ксении Юрьевны обоих детей одновременно крестил епископ Симеон и нарёк их именами, данными им от рождения матерями их. Княжича — Михаилом, а молочного брата его — Сысоем.
Великого князя Ярослава Ярославича после отпевания положили в церкви святых чудотворцев Козьмы и Дамьяна. И великокняжеский стол воспринял брат его [12] , Василий Ярославич, самый младший сын Ярослава Всеволодовича, родившийся после Батыева нашествия и возросший при татарском иге, с молоком матери всосавший страх перед Ордой. Даже нянька, убаюкивавшая его когда-то, пела жуткое: «Баю-баюшки-баю, жил татарин на краю. Он кафтан в реке мочил, саблю вострую точил. Саблей вострою махал, чтобы каждый детка спал. А кто только не уснёт, того Батый заберёт».
12
Великокняжеский стол воспринял брат его... — Ярослав Мудрый (978—1054) поделил Русскую землю между своими сыновьями; каждый из них владел доставшимся в наследство уделом. Старший из князей назывался великим и получал дань с остальных — удельных — князей. После смерти великого князя на его место садился не его старший сын, а старший в роду между князьями. Освободившийся удел доставался не его старшему сыну, а следующему по старшинству среди остальных князей, то есть князья не закреплялись навсегда в своих городах.
Ничего не скажешь, хорошая нянька была. Правдивая, пела княжичу всю правду, всю истину. И голос славный был у неё. Вот только княжич отчего-то худо засыпал. Нянька ворчала:
— На вас не угодишь. Спи давай.
И, повздыхав, заводила опять то же — про татарина на краю. А и правда, о чём ещё петь, коли от татар житья русским не было.
2. ПОСТРИГИ
Великий князь Василий Ярославич не только стол от брата воспринял, но и стал в «отца место» родившемуся княжичу Михаилу. И, пожалуй, это последнее было из-за отсутствия своих детей самым приятным для него обстоятельством.
С великокняжескими обязанностями хлопотно было князю Василию, одни огорчения. Если племянники, сидевшие по городам суздальским — в Переяславле, Ростове, в Москве, — признавали дядю главой, то новгородцы с первого дня упёрлись и не допускали князя Василия на свой стол. Правда, отчасти в этом он сам был виноват — прежде чем явиться в Новгород, послал им требование: отринуть грамоты Ярослава Ярославича [13] , по которым славяне шибко много воли забрали, оставив от княжеских прав рожки да ножки. Попустил им Ярослав младший, попустил.
13
...грамоты Ярослава Ярославича. — Новгород, как и другие русские княжества, до XII в. подчинялся Киеву. Став самостоятельной феодальной республикой, принимал к себе князей по собственному выбору и на определенных условиях. Ярослава Тверского, ставшего великим князем в 1263 г., новгородцы признали своим господином после того, как он обязался править городом «по древнему обыкновению» и подписал договор, по которому расширялись полномочия города.