Ханский ярлык
Шрифт:
— Ну лис, ну лис ты, Орефий.
И денежник осмелел:
— Так ведь князей-то, Ярослав Ярославич, много. Ныне ты, завтрева кто другой. А за деньгу кто отвечает? Я. Ты ж завтрева узришь ногату [35] с изъяном, с кого спросить? Глянешь и увидишь: Орефий. Вот меня тоды за ушко и на солнышко.
Так и отбрехался денежник Орефий от великого князя Ярослава Ярославича, не столь своей хитрости, сколь добродушию господина благодаря. Князь, тоже подумав, решил, что в монете важен металл и вес его, а не то, что изображено — всадник ли с копьём в новгородской деньге или Орефий в тверской, главное, чтоб обе по весу равны были.
35
Ногата —
А меж тем Тверь пылала жарко и страшно. Оттуда неслись крики людей, рёв коров, ржание коней, застигнутых огнём в запертой конюшне, шипение головешек, скатывавшихся в воду.
Горел город до самого рассвета, огню корма хватило на всю ночь. Рассвело, а за рекой всё ещё подымливало, потрескивало. Хорошо хоть, до посадов огонь не добрался, даже Загородский уцелел, куда выходили Владимирские ворота, через которые удалось выгнать часть спасённого скота.
Вскоре оттуда на левый берег приплыл князь Святослав Ярославич. Не успел он несколькими словами с мачехой перекинуться, как подбежал княжич Михаил.
— Святослав, а Сысоя ты видел?
— Цел твой Сысой, куда ему деться, и мамка, слава Богу, цела, и коров своих успела выгнать. Но Сысой ревёт за сапоги.
— За какие сапоги?
— За свои, конечно. Сам спасся, сапоги не успел обуть.
Князь нашёл дворского, приказал:
— Назар, отряжай людей в лес, готовить брёвна для стройки. Часть пошли на расчистку пожарища.
— Эх, как их посылать-то, князь? Многие в одних портах выскочили, не до топоров было.
— Топоры, пилы собери по посадам. Ныне сентябрь, зима не за горами. До холодов надо клетей каких-никаких сгоношить [36] побольше. Собери чёрных женщин и тоже в лес — мох драть для конопатки. Да поживей, поживей, Назар, ни дня терять нельзя.
— Надо бы княгиню с княжной под крышу устроить и княжича с кормильцем.
— Я сам этим займусь, ты давай строительством и расчисткой.
Святослав Ярославич поднялся к домикам, стоявшим по берегу, прошёлся вдоль них, выбирая который получше. Возле клетей стояли хозяева их, глазевшие всю ночь на пожар за рекой, кланялись князю. Остановился князь возле дома, отличавшегося от других не только величиной, но и немудрёными украшениями в виде вырезанного петуха на коньке крыши, а главное, имевшего на подворье сараи, клетушки.
36
Сгоношить — смастерить, сделать кое-как.
— Кто хозяин?
— Я, князь, — выступил от калитки бородатый мужик. — Лука Кривой.
— Чем занимаешься?
— Плетением, князь, из лозы и бересты. А так же посуду, ложки вырезаю.
— Видишь, что створилось с Тверью?
— Вижу, князь. Ужасть.
— Тебе повезло, Лука. А потому немедля освободи избу для княгини, сам пока в сарае или бане перебудь. А энто что за клеть?
— Энта-то? Там у меня материал сохнет и хранится.
— Тоже все в сарай, на поветь [37] , куда хочешь. Эта клеть для княжича с кормильцем будет. Да поживей, поживей, Лука, княгиня уж продрогла на берегу. Ложе застели свежим сеном.
37
Поветь — помещение под кровлей нежилой
— Я счас, счас, я мигом, — засуетился Лука.
— Приготовишь, придёшь скажешь. — И князь повернулся и пошёл назад к реке.
Большинство погорельцев князь отправил в Отрочский монастырь, находившийся при впадении Тверцы в Волгу. Велел монашеской братии не только приютить несчастных, но и делиться пищей.
5. КОГО БОГ ЛЮБИТ
В клети-сушилке пестун с княжичем устроились совсем неплохо. Спали на ложе, высоко застланном свежим сеном и накрытом домотканым рядном. Одно плохо — в клети не было окон, лишь под самым потолком были прорублены продухи в поддерева, через которые должен был проходить воздух и сушить деревянные болваны, лежавшие на полатях под потолком. Хозяин Лука ни полати, ни болваны убирать не стал, вынес лишь то, что лежало на полу — пачки бересты, прутьев и другие заготовки. На полу и устроил ложе для княжича с кормильцем, оградив его доской, чтоб сено не растаскивалось по всей клети. Помещая туда высоких новосёлов, попросил:
— Только уж, пожалуйста, никаких свечей. Если тут, не дай Бог, вспыхнет — и выскочить не успеете. А для свету вон дверь откройте, вам и довольно.
Пестун и княжич вполне были согласны с хозяином. В том, что может натворить огонь, хорошо убедились, насмотрелись, натрусились.
Дня через два Александр Маркович призвал к себе Луку.
— Вот что, приятель, коль ты вырезывать из дерева мастер, вырежь-ка для княжича церу.
— Каку церу? — не понял Лука.
— А вот смотри... — Александр Маркович прутиком нарисовал на земле. — Это доска, ты выдавливаешь у неё середину, оставляя тонкие кромки. Дно не обязательно выравнивать.
— Навроде корытца? — не понял Лука.
— Навроде. Но таких «корытцев», совершенно одинаковых, ты выдалбливаешь два. Понял?
— Понял.
— Затем, просверлив в закраинах по две дырки, ты их соединяешь вместе ремешками, чтоб они вот так складывались.
— Как книга чтоб?
— Да, как книга. А потом вот это долблёное зальёшь воском, и цера готова. На воске княжич станет учиться писать.
— Тогда и писало ж надо, — догадался Лука.
— И писало. Знаешь, как его делать?
— А чего не знать, заостри палочку. И всё.
— Не всё, Лука. Настоящее писало, особенно для церы, заостряется с одной стороны, а с другой делается лопаточка. Вот так. Острой стороной княжич пишет, а лопаточкой будет стирать написанное, чтобы сызнова писать по ровному.
— Ну, это я мигом сделаю. Вот с воском...
— Что с воском? На посаде нет бортника [38] ?
— Есть.
— Вот сходишь к бортнику, он и зальёт церу воском, скажешь, для кого она.
38
Бортник — занимающийся лесным пчеловодством, у кого есть борти (долбленый пень или колода для пчел) на деревьях.
Лука и впрямь скоро управился, причём церу сделал не просто квадратную, как книгу, а с одной стороны полукруглую да ещё с внешней стороны и крест вырезал.
— Зачем? — спросил Александр Маркович.
— Ну как? Чтоб красивше, а крест как на Псалтири, что я в церкви зрел. А вот и писало. Да, бортник, узнав, для чего эта цера, заказал и своим балбесам.
— Вот видишь, глядя на него, и другие начнут заказывать.
— Так я уж и своим оболтусам решил сделать. А то рисуют, паразиты, на бересте, материал переводят. И ведь берут не какую-нибудь корявую-дырявую, а обязательно ровную.