Хаос
Шрифт:
— Люблю тебя, Кэл, — кричу я, когда Лэти садится рядом со мной.
— Я тоже тебя люблю, — говорит Кэл.
Он бросает взгляд на Лэти, прежде чем я успеваю выехать задним ходом, спуститься по подъездной дорожке, а затем Кэл поворачивается, чтобы уйти.
— Откуда ты узнал? — спрашиваю я, как только мы с Лэти отправляемся в путь.
Мы оба закутаны в толстовки, насквозь пропитанные холодным ночным воздухом, который проносится мимо нас быстрее, чем свет светлячков, танцующих на обочине дороги.
— Может быть, я просто надеялся, — говорит Лэти, и когда поворачивается ко мне, его правая рука парит на ветру,
— Ты что, запал на моего брата? — спрашиваю я, и Лэти смеется, выглядывая из джипа.
— Ты видела своих братьев? Я запал на них всех. Даже твой папа горячий.
Я морщу нос при мысли о Лэти и моем… нет, даже не собираюсь думать об этом.
— Не думаю, что ты в папином вкусе.
— Я во вкусе любого, — парирует Лэти, и я не могу удержаться от улыбки.
— Зачем ты соврала братьям о своей группе?
И тут же моя улыбка исчезает. Дорога привлекает мое безраздельное внимание, когда мы прорываемся через пригород и направляемся к шоссе, ведущему к дому родителей Лэти.
— Потому что им это не понравится.
— Это дерьмовое оправдание для Кэла и еще более дерьмовое для тебя. Какова настоящая причина?
Я долго думаю об этом, так долго, что мой ответ прорезает тишину, ставшую непроницаемой, как тьма.
— Потому что Шон был тайной… — наконец признаю я, мой голос затихает на второй половине признания. — Той, которую я хотела сохранить только для себя.
— А что сейчас? — спрашивает Лэти, и миллион образов вспыхивает в моей голове — закат, звезды в глазах Шона, как звучал его голос, когда его доносил ветер. Все это закончилось тем, что сейчас он не смотрит на меня — даже для того, чтобы отчитать за опоздание или отстойную игру.
— Сейчас? — спрашиваю я. — Сейчас я не настолько наивна.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Никто из нас не мог предвидеть, что наш альбом взлетит на вершину хит-парадов в первую же неделю после выпуска. Известные группы, такие как Cutting the Line и The Lost Keys, чрезвычайно громко разрекламировали нашу работу, и все, что потребовалось, это несколько акций от нескольких крупных имен. Социальные сети взорвались, шоу распродаются, и мы добавляем еще больше дат к нашему уже забронированному туру.
Что означает больше времени в дороге. Больше времени с Шоном.
— Почему фиолетовый? — спрашивает он, когда я тащу свой гитарный футляр и набитый рюкзак к автобусу, перекинув один через левое плечо, а другой — через правое.
Мои темные очки опущены на глаза, волосы — свежевыкрашенный микс фиолетового и черного, а в добавок и просто отвратительное настроение.
— Почему такое лицо?
Раздраженно взглянув, я прохожу мимо него и смотрю на наш новый автобус. Он серый с серебром, одноуровневая громадина, которая все еще достаточно высока, чтобы посрамить большинство туристических автобусов. Ребята, по-видимому, знают кого-то, кто владеет целым парком автофургонов, и для этого месячного тура по США нам нужно было что-то, что реально могло бы пройти под эстакадами, не врезавшись в них. Поездка по проселочным дорогам в плотном расписании, которое мы забронировали, не будет простой, поэтому ребята арендовали нам два спальных автобуса — один для группы, а другой для нашей команды.
— В чем твоя
Последние восемь недель, с тех пор как мы чуть не трахнули друг друга в автобусе, были ужасными. Не то чтобы мне нравилось вести себя с ним как стерва… просто я ничего не могу с собой поделать, не после того как он игнорировал меня почти целый месяц, и мой гнев все нарастал. Сейчас Шон говорит со мной, но теперь мне уже все равно, что он скажет.
Если бы я была зрелой, разумной, взрослой женщиной, я бы поняла, что в ту ночь мы оба совершили ошибку, и что я не должна держать обиду. Мне следовало простить или, по крайней мере, сделать вид, что забыла, и вела бы себя как профессионал. Двигалась дальше.
Но так уж вышло, что я росла не с одним, не с двумя, не с тремя, а с четырьмя старшими братьями. Я выросла, поддразнивая и подшучивая, и научилась быть гигантской занозой в заднице. «Двигаться дальше» не входит в мой репертуар, а вот «поквитаться» — да.
— Мы реально и дальше будем говорить о твоем лице? — спрашиваю я и когда смотрю на него, вижу, что Шон смотрит на меня совсем не так заинтересовано, как я думала. Не знаю, что хуже — то, что он забыл меня, или то, что он меня ненавидит.
Мне больно сознавать, что он, вероятно, уже забыл, как целовал меня, тогда как я не могу перестать думать об этом. Я хочу возненавидеть его, но не могу этого сделать, что еще больше расстраивает.
Шон продолжает смотреть на меня, и я вздыхаю.
— Я не спала прошлой ночью, — говорю я самым извиняющимся тоном, который он заслуживает.
Это правда. Я ворочалась с боку на бок в предвкушении сегодняшнего дня. В течение следующего месяца я буду проводить с ним каждый божий день. Каждый. День. Мы будем путешествовать вместе, выступать вместе, спать практически друг на друге.
Я реально подумывала о том, чтобы не появляться сегодня утром.
— Лучше привыкай к этому, — говорит Шон, но я даже не могу смотреть на него, когда он говорит со мной.
Уверена, утреннее солнце отражается у него в волосах. Вероятно, у него неряшливая щетина, потому что он не может просто сделать мне одолжение и побриться начисто. И он, вероятно, одет в футболку, которая на ощупь такая же мягкая, как и на вид.
Несколько роуди вываливаются из небольшого автобуса, чтобы закончить погрузку оборудования в прицеп, прикрепленный сзади. Один из них забирает у меня гитару.
— По-моему, твоя койка последняя, — добавляет Шон, а затем идет к двери большого автобуса, поднимая одну ногу и оборачиваясь, когда я не следую за ним. — Ты идешь или как?
И конечно, он прав. Со всеми моими срывами этим утром я появляюсь последней, а это значит, что я получаю последнюю оставшуюся койку, и буду спать внизу… прямо напротив Шона. Я смотрю вниз на черное одеяло, как будто оно хочет пожевать меня, проглотить и выплюнуть обратно.
Джоэль выводит меня из состояния отчаяния, грубо обнимая за шею и глядя на кровать рядом со мной. Он поворачивается ко мне с ослепительной улыбкой, которую я не видела до того, как они с Ди помирились. Это случилось в вечер ее дня рождения в конце мая — он нарисовал ей картину, она вышибла его дверь, остальные ждали, чье тело нам придется похоронить, а потом мы узнали, что они помирились. Я никогда не пойму этих двоих, но, по крайней мере, они оба снова улыбаются.