Хаос
Шрифт:
— Может быть, теперь он другой человек, — рассуждаю я, но темные глаза Кэла по-прежнему полны скептицизма.
— А может, и нет.
— Даже если это не так, я теперь совсем другой человек. Уже не тот ботаник, каким была в старших классах.
Начинаю спускаться по лестнице, и Кэл следует за мной по пятам, тявкая на меня, как собачонка.
— На тебе те же самые ботинки.
— Ботинки убойные, — говорю я. Это же так очевидно, но, вероятно, должно быть сказано.
— Просто сделай мне одолжение?
У входной двери я разворачиваюсь и начинаю
— Какое одолжение?
— Если он снова причинит тебе боль, используй эти ботинки, чтобы отомстить.
Я смеюсь и делаю большой шаг вперед, чтобы сжать брата в объятиях.
— Обещаю. Люблю тебя, Кэл. Я позвоню тебе, когда все закончится.
С глубоким вздохом он обнимает меня в ответ. А потом отпускает.
Дорога до Мэйфилда занимает у меня целый час. Целый час я барабаню пальцами по рулю своего джипа и включаю музыку так громко, что не слышу собственных мыслей. Мой GPS прерывает уничтожение барабанных перепонок, чтобы направить к клубу под названием Mayhem, и я паркуюсь на боковой парковке массивного квадратного здания.
Поставив джип на место и выключив зажигание, я еще несколько раз барабаню по рулю, прежде чем стукнуть ладонью по бардачку. Он распахивается, из него вываливается расческа, и я использую ее, чтобы укротить свои спутанные ветром локоны.
В начале этой недели название группы Шона — The Last Ones to Know — появилось на одном из моих любимых веб-сайтов. Я моргнула раз, другой, а потом уткнулась носом в экран, чтобы убедиться, что это мне не привиделось.
Они искали нового ритм-гитариста. Немного покопавшись, я выяснила, что их старого друга, Коди, выгнали из группы. На сайте не было сказано почему, и мне было все равно. Появилась вакансия, и все во мне кричало отправить письмо на адрес электронной почты, указанный в нижней части онлайн-листовки.
Я набрала письмо в полном оцепенении, как будто мои любящие гитару пальцы хотели быть в группе даже больше, чем разобщенный мозг. Я написала, что играла в группе в колледже, но мы расстались, чтобы пойти разными путями. А ещё отправила ссылку на YouTube на одну из наших песен, попросила о прослушивании и подписала свое имя.
Менее чем через полчаса я получила ответ, переполненный восклицательными знаками и временем прослушивания, и я не была уверена, стоит мне улыбаться или плакать. Это был шанс воплотить все мои мечты в реальность. Но для этого придется столкнуться с мечтой, которая уже была разрушена.
Последние шесть лет я старалась не думать о нем. Пыталась стереть его лицо из памяти. Но в тот день, когда это письмо появилось передо мной, все вернулось в мгновение ока.
Зеленые глаз. Лохматые черные волосы. Пьянящий аромат, который, казалось, задержался на моей коже на несколько дней, недель.
Я слегка качаю головой, чтобы выбросить Шона из мыслей. Затем заканчиваю расчесывать волосы и бросаю последний взгляд в зеркало заднего вида. Удовлетворенная тем, что не выгляжу такой взъерошенной, как сейчас себя чувствую, я спрыгиваю на асфальт и достаю с заднего сиденья
Сейчас или никогда.
Глубоко вдохнув городской воздух, начинаю обходить бетонную крепость, отбрасывающую тень на парковку. Неумолимые лучи послеполуденного солнца греют мою шею, и капли пота стекают между лопаток. Армейские ботинки тяжело ступают по тротуару, и я заставляю их подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Только оказавшись массивных двойных дверей, я, наконец, останавливаюсь достаточно надолго, чтобы позволить себе думать.
Я поднимаю руку. Опускаю её. Затем снова поднимаю. После сгибаю пальцы.
Делаю глубокий вдох.
И стучу в дверь.
В те секунды, что тикают между моим стуком и открывающейся дверью, я думаю о том, чтобы схватить свой гитарный футляр, прислоненный к стене, и потащить его обратно к своему джипу. Я размышляю о том, кто откроет дверь. Думаю о Кэле и задаюсь вопросом, какого черта делаю.
Но тут дверь распахивается, и я застреваю на пороге решения, которое может изменить мою жизнь или разрушить ее.
Длинные темно-шоколадные волосы. Свирепые карие глаза. Пронзительный взгляд, который бьет меня прямо в лицо. Девушка, которая, как я предполагаю, ответила на мое письмо и подписалась именем «Ди», осматривает меня от макушки до ботинок, а затем обратно вверх.
— Группа здесь не для раздачи автографов или фото, — говорит она.
Очевидно, я оскорбила ее лишь одним своим дыханием.
— Да? — Приподнимаю бровь от явной враждебности, направленной на меня, сопротивляюсь желанию оглянуться через плечо, дабы убедиться, что нахожусь в нужном месте. — Я здесь не для того, чтобы получить автограф или фотографироваться…
— Отлично. — Она начинает закрывать дверь у меня перед носом, но я хлопаю по ней ладонью, прежде чем девушка успевает захлопнуть её.
— Ты Ди? — спрашиваю я, и взгляд девушки становится жестче — то ли от узнавания, то ли от раздражения. Может быть, и того и другого. Она так сосредоточена на том, чтобы убить меня взглядом, что даже не замечает, как сзади появляется светловолосая девушка. Поскольку терять мне нечего, я упираюсь ботинком в дверь и протягиваю руку. — Меня зовут Кит. Мы общались по электронной почте.
— Так ты Кит? — спрашивает блондинка, и девушка с каштановыми волосами, которая, как я полагаю, и есть Ди, медленно протягивает мне руку.
— О, простите, — говорю я с извиняющимся смехом, понимая, почему девочки ведут себя так, будто я какая-то фанатка. Вероятно потому, что я выгляжу как одна из них, с моим едва заметным топом и макияжем. — Да. У меня четыре старших брата, которые считают, что Катрина — слишком девчачье имя.
Самое смешное в том, что я даже не знала, что меня зовут Катрина до начальной школы, и это не шутка, а правда. Мальчишки бойкотировали имя, на котором настаивала моя мама, и в конце концов она перестала бороться. Я была Кит с самого моего рождения, и единственные люди, которые называют меня Катриной, те, кто на самом деле меня не знают.