Хаос
Шрифт:
— Серьезно? — Краем глаза смотрю на Джоэля, а потом снова перевожу взгляд на Шона. Его слова жалят, и я кусаюсь в ответ: — Ты винишь меня?
— Ты каждый раз лажаешь в одном и том же месте.
— У твоего басиста гребаное похмелье! — рявкаю я, эхо моего оскорбления теряется в шумоподавляющем оборудовании, установленном на стенах. С темными кругами под глазами и ирокезом, торчащим в беспорядке на макушке, Джоэль выглядит так, будто пил всю чертову неделю и выбрал неправильное время, чтобы остановиться. — Как, черт возьми, я могу держать ритм, когда он постоянно сбивается?
Шон
— В точку.
— Она права, — вмешивается Джоэль, прежде чем кто-нибудь успевает его защитить. Он отстегивает Фендер от своей шеи и ставит его на подставку у стены гаража.
— Ты в порядке, — заверяет его Шон, снова глядя на меня своими глазами изумрудного цвета. — Не набрасывайся на него только потому, что ты не можешь делать свою чертову работу.
— Воу, — говорит Адам, но я уже швыряю свой гитарный медиатор в Шона, как будто это метательная звезда ниндзя, и вылетаю из гаража Майка. Толкаю дверь так сильно, что, когда она хлопает о стену дома, я удивляюсь, как это крошечное сооружение не падает.
Не знаю, почему я вообще решила, что присоединиться к группе Шона будет хорошей идеей. Он был мудаком в старших классах, мудаком и остался, и если бы этот чертов дом рухнул, не уверена, что стала бы тратить свою энергию, выкапывая его из руин.
— Кит!
Я игнорирую его дурацкий голос и продолжаю идти, каждый удар моих ботинок превращает гравий на подъездной дорожке Майка в пыль. Ветер сдувает волосы назад, превращая меня в очень злого ангела-мстителя, который не собирается тратить свое время на отмщение. После двух недель, когда я не могла спокойно спать из-за того, что была очень взволнована, и не могла есть из-за того, что очень нервничала, Шон сделал все возможное, чтобы я чувствовала себя еще менее значительной, чем та пятнадцатилетняя девочка, которой была, когда впервые заговорила с ним. А я не настолько уж и ничтожная, черт возьми.
Я кладу гитару на заднее сиденье джипа, забираюсь на водительское сиденье и вставляю ключ в замок зажигания.
К черту возвращение за футляром для гитары. Предпочту купить себе новый.
Когда Шон запрыгивает на подножку рядом со мной и цепляется за перекладины над моей головой, я отказываюсь позволить ему давить на меня. У меня в бардачке есть электрошокер, и у парня есть десять секунд, прежде чем мы оба узнаем, как он работает.
Десять… девять…
— Прости, — говорит он. — Я вовсе не хотел… быть таким…
— Таким козлом? — рявкаю я, отказываясь от электрошокера, когда он соглашается.
— Да.
Я прищуриваюсь, превращая свои глаза в крохотные черные дыры.
— Слишком поздно.
— А?
Послеполуденное солнце отбрасывает вокруг него ослепительный ореол, и я, прищурившись, смотрю на его тупое великолепное лицо.
— Я не принимаю твоих извинений. А теперь убирайся к черту с моего джипа.
Когда он не двигается с места, я поворачиваюсь на своем сиденье, откидываюсь назад и крепко прижимаю ботинок к его раздражающе плоской груди. Быстро толкаю придурка, намереваясь опрокинуть на задницу, но Шон пытается удержать равновесие, как только начинает падать. Его длинные пальцы крепко обхватывают мою икру — вокруг едва
И вот я сижу, откинувшись на спинку водительского сиденья, и моя дрожащая нога оказывается в руках Шона Скарлетта. Его зеленые глаза медленно ползут вверх по моему бедру, плоскому животу, изгибу шеи.
— И что мне теперь делать? — спрашивает он, его глаза полны огня, который наводит меня на очень плохие мысли.
Каждая часть моего тела умоляет его опустить ногу, которую он держит, на свое плечо, а затем взять другую и сделать то же самое. И когда он скользит по моей лодыжке, кажется, что его рука читает мои мысли.
Пальцы моих ног скручиваются в ботинках. Легкие перестают работать.
— Ты должен свалить на хрен с моего джипа, — ухитряюсь прорычать я, пугая его сильным пинком, который окончательно сбивает его с ног.
В бешенстве усаживаюсь на место, и даже не знаю, что меня злит больше: то, что он ведет себя как придурок, или то, что он не бросился на меня сверху вместо того, чтобы упасть с моего джипа. Прошло шесть гребаных лет, и потребовалось только одно его прикосновение — один взгляд, одно крошечное прикосновение его пальцев, — чтобы заставить все мое тело почувствовать, будто оно готово растаять по его команде.
Я поворачиваю ключ в замке зажигания, гул мотора заглушает стук сердца, отдающийся в ушах. Но спасаться бегством уже поздно, потому что Шон обегает мой джип и запрыгивает на пассажирское сиденье.
— Убирайся! — рычу я, когда он смещается на потертой коже сидения, поворачиваясь лицом ко мне.
— Ты можешь просто выслушать меня?
— По-моему, я уже достаточно наслушалась там. — Я киваю в сторону гаража Майка и крепче сжимаю руль. За весь гребаный день он не сказал ни одной приличной вещи.
Кит, ты не попала в ритм. Кит, ты вообще слушаешь? Кит, не удивительно, что я не звонил тебе после того, как лишил тебя девственности, потому что ты ни черта не можешь сделать правильно.
Ладно… на самом деле он не говорил последнюю фразу. Но ему и не нужно было этого делать, потому что я слышала это каждый раз, когда он смотрел на меня так, словно я какая-то самонадеянная самозванка, которая никогда в жизни не играла на гитаре.
— Ты чертовски ясно дал мне понять, что считаешь мою игру ужасной, — огрызаюсь я, и Шон открывает рот, чтобы ответить, но я еще не закончила: — Вообще-то нет, знаешь что? Ты с самого первого дня чертовски ясно дал понять, что не хочешь видеть меня в этой группе. Так что, как бы там ни было, твое гребаное желание исполнилось. Мне это дерьмо не нужно. Я ухожу. Ты…
— Ты потрясающе играешь, — выпаливает Шон, и каждое слово, которое я собиралась ему сказать, застревает у меня в горле. Взгляд его зеленых глаз искренен, когда он говорит: — Ты потрясающая, ясно?
Шесть лет назад я могла бы растаять от такой простой фразы. Сейчас? Я поворачиваюсь к нему, чтобы показать, насколько я равнодушна.
— Тогда почему ты продолжал наседать на меня?
Он выглядит более чем немного смущенным, когда почесывает волосы на затылке.
— Не знаю…
Он не знает? Не знает?