Хаос
Шрифт:
— Эй.
Я плюхаюсь рядом с ним, когда он устраивается на моей кровати, как дома.
— Сегодняшний вечер был довольно эпичным.
Я заставляю себя слабо улыбнуться. Для него этот вечер навсегда останется тем, когда его сердце собралось воедино. Для меня… сегодня будет тот самый вечер, когда я выбросила свое на улицу.
— Ты уже сказал Лэти? — спрашиваю я.
— Еще нет. Хотел сначала поговорить с тобой.
— По какому поводу? — я задаю глупый вопрос, а он дает мне глупый ответ.
— О, я не знаю. Ты слышала, что «Патриоты» победили
Он встречает мой прямой взгляд своим прямым, и я вздыхаю.
— Что сказали мама и папа? — спрашивает он, и у меня вырывается легкий смешок.
— Мама называла Шона мудаком.
— Она не могла.
Я киваю с легкой улыбкой на лице.
— Она точно это сделала.
— Я тебе не верю.
— Ее точные слова были «Гребаный мудак».
Кэл изумленно смотрит на меня, прежде чем разразиться громким смехом, который перерастает в хихиканье.
— О боже, это прекрасно, — говорит он, и я натянуто улыбаюсь, в ответ на это его улыбка гаснет. — Что еще она сказала?
— Ты же знаешь маму, — говорю я, проводя пальцем по изношенной части моего голубого одеяла. — Вечно пытается найти мне парня.
Кэл кладет руку на место, которое я тру, чтобы привлечь мое внимание.
— Что она сказала?
— Она сказала, что Шон, похоже, не хотел держать меня в секрете сегодня… Она сказала… — Кэл терпеливо ждет, когда я закончу, и я устало вздыхаю, прежде чем продолжить. — Она сказала, что видела, как быстро он бежал, чтобы поймать меня.
Взгляд темных глаз Кэла задерживается на мне на долгое мгновение, прежде чем опуститься на это потертое пятно на моем покрывале. Его пальцы следуют по нему, теребя те же нити, что и я несколько секунд назад.
— Все это видели. Я тоже.
Мы сидим так некоторое время, оба потерявшись в каком-то воображаемом месте, когда Кэл говорит:
— Кит, мне нужно тебе кое-что сказать.
Сначала я смотрю на него, потом он на меня.
— Я знаю, почему Шон не звонил тебе. — Я морщу нос, и он прикусывает губу, прежде чем выпалить последнюю часть: — Я сказал ему, чтобы он этого не делал.
Я слышу его, но не могу понять ни слова из его уст. Он сказал ему не делать этого? Он просил его не звонить мне?
Кэл начинает расхаживать по моей комнате.
— Я не мог поверить, что он взял тебя наверх и просто… что он использовал тебя. Он был выпускником, ради бога, и какой-то рок-звездой, а ты… Ты моя сестра, и ты всегда была так влюблена в него, а он просто… — Когда Кэл смотрит на меня, его черные глаза затмевает чувство вины. Я вижу её вспышку как раз перед тем, как он снова опускает взгляд в пол. — На следующий день я узнал, где он живет. Я пошел туда и…
Кэл замолкает на выдохе, и я двигаюсь ближе к краю кровати.
— И?
Глаза моего близнеца полны большего сожаления, чем я когда-либо видела в них, когда он говорит:
— Я сказал ему держаться подальше от тебя. Сказал, что, если он когда-нибудь попытается поговорить с тобой после того, что сделал… и что Мэйсон Ларсон наш старший брат, и он переломает Шону все
Я пристально смотрю на него. Что-то в глубине моего живота закипает, и я чувствую это по тому, как кровь начинает шипеть под кожей.
— Я думал, что помогаю. Думал…
— Ты думал, что помогаешь? — шиплю я, и Кэл ломается.
— Я не думал, что ты ему небезразлична… Но, Кит, я видел, каким он был с тобой сегодня вечером, и…
— Убирайся, — приказываю я, и мой голос холодом отдается в комнате.
— Кит… — умоляет Кэл.
— Убирайся отсюда!
От моего гнева он отступает на шаг назад.
— Пожалуйста. Просто позволь мне…
— УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! — Вскакиваю с кровати и лечу прямо на него. — УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ! — кричу я ему в лицо, отталкиваю в дальний конец комнаты и тянусь за ним, чтобы отпереть дверь. Когда распахиваю ее, попадаю Кэлу в бок, и я толкаю его, пока он не оказывается в коридоре. Я снова и снова кричу ему, чтобы он убирался, пока дверь не захлопывается между нами.
Защелкиваю замок и смотрю туда, где, я уверена, лицо Кэла, и вероятно, он все еще смотрит по другую сторону, зная, что остальные жильцы дома скорее всего, вероятно, уже поднимаются наверх, чтобы потребовать, чтобы я открыла дверь и объяснилась. Но вот я уже у окна, распахиваю его и перелезаю через подоконник.
Я не думаю. Просто прыгаю. И на земле мои ноги в носках отчаянно бегут через лужайку — в темноту, мимо домов, деревьев, границ, которые я никогда не пересекала.
Я бегу, пока не иссекают силы. Пока не перестаю дышать, думать или чувствовать. Я бегу, пока не теряюсь.
А потом разваливаюсь на части.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Я просыпаюсь с комаром, пытающимся заползти мне в нос, камнем, впивающимся в селезенку, и Лэти… стряхивающим муравья с бревна, на котором сидит, при этом выглядя совершенно неуместно посреди того места, где я, черт возьми, заснула прошлой ночью.
— Это не входит в мои должностные обязанности лучшего друга третьей степени, — сообщает он, его золотистые глаза совершенно серьезны, когда они поворачиваются ко мне. — На случай, если ты не заметила, — он показывает на свою винтажную футболку с Громокошками, выцветшие джинсы и ярко-розовые конверсы, — я совсем не создан для единения с природой.
Со стоном потираю свою затекшую спину и сажусь. Кожу лица стянуло от высохших на солнце слез, а спутанные черно-фиолетовые волосы превратились в настоящее гнездо, полное сухих листьев, и не сомневаюсь, что там целая армия жутких ползучих тварей. Опускаю голову и изо всех сил стараюсь пальцами расчесать волосы.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, все еще уткнувшись носом в землю. Мой голос охрип от ночных рыданий, и я слышу, как Лэти вздыхает.
— Пришел тебе на помощь? — предлагает он. — Я изображаю Робин Гуда или что-то в этом роде.