Харама
Шрифт:
— А что делает Дани? Ты подходил к нему?
— Он все там же. Я подошел за табаком — он готов, спит, даже не шелохнулся.
— Стоило для этого приезжать на реку!.. — сказала Паулина.
Неожиданно появилась рыжая собака, понюхала брюки мужчины в белых туфлях и принялась радостно прыгать перед каждым из присутствующих, виляя хвостом в знак приветствия. Потом села у двери, выглянула наружу, насторожилась и хвостом стала бить по нижней доске стойки.
— С этим песиком поосторожней, — сказал Маурисио, — взбалмошный он
— Каков хозяин, таков и пес, — промолвил мясник. — У него такие же повадки, как у Чамариса.
— Все собаки в конце концов становятся похожими на хозяев, — изрек Лусио. — У меня и сейчас еще сохранился след от укуса черного кобеля, которого держала моя невестка.
Мясник громогласно захохотал:
— Не повезло вам!
Пес снова забеспокоился, вошли двое. Пес ткнулся носом в брюки мужчины в белых туфлях и стал их обнюхивать.
— Добрый день всей честной компании.
Мужчина в белых туфлях почувствовал собачий нос у своих ног и обернулся.
— Асуфре, сидеть! — крикнул хозяин собаки.
Пес сел.
— Что нового? — спросил Маурисио.
— Очень жарко. Нет ли у вас пива?
— С утра на льду.
— Вот это да!
— Приходится ждать воскресенья, чтобы выпить здесь пива.
— Хотите, буду завозить каждый день, — если вы обязуетесь разбирать целый ящик. Иначе не получится: оно быстро выдыхается, и никто его уже не берет.
— Чей это там мотоцикл у двери? — спросил посетитель, который пришел вместе с хозяином собаки.
— Молодых людей из Мадрида, они приехали на воскресенье.
— А я подумал, что это мотоцикл доктора из Торрехона. Такая же самая марка.
— Я не разбираюсь, — сказал Маурисио. — Мне кажется, все одинаковые. Эта утварь мне…
— Ну почему, — возразил мясник, — мотоцикл иметь хорошо. Кому надо ездить по шоссе, лучше ничего не придумаешь. Быстро и удобно. Если б на нем можно было по полю ездить, я не задумываясь сменял бы на него лошадь.
— Пришлось бы порядочно приплатить.
Маурисио подмигнул и заявил:
— У него хватит.
— А скажите, Аниано, сколько может стоить такой вот мотоцикл?
— Ну… «Деков» этой модели, пять лошадиных сил, без цепной передачи — дорогая вещь…
— Прикиньте все же.
— От тридцати пяти до сорока сотен — смотря в каком состоянии.
— То-то и оно, — пояснил мясник. — В пять раз больше, чем стоит лошадь. Ясно. Вы сказали, в нем пять лошадей?
— Да, пять.
— Все верно, — объявил Лусио. — Сколько стоят живые лошади, столько и стальные. Лошадь есть лошадь, что тут, что там.
— Не совсем, — поправил его Аниано. — Речь идет не о стальных лошадях, а о лошадиных силах.
— Ну, о лошадиных силах, если вам угодно, для этого случая все едино.
Полицейский взволнованно сказал:
— Значит, в мотоцикле вроде бы спрятаны пять лошадей. — Он засмеялся. — Вот почему он так трещит на ходу. Чем больше лошадей, тем больше шума. А что было бы, — тут он щелкнул пальцами, — если бы в нем было сто лошадей!
Аниано ослабил узел галстука; на нем был светлый костюм, потертый на обшлагах, из нагрудного
— Угощайтесь табаком, сеньоры, — и протянул Лусио темный кисет.
Аниано, который был маленького роста, облокотился локтями о стойку, встав к ней спиной; он глядел внутрь помещения на стенной шкаф из сосновых досок и на литографию над головой полицейского, — там были изображены кролики, дыни и мертвый голубь на ковре. Полицейский подумал, что Аниано смотрит на него, смешался, подвинулся в сторону, потом сам стал смотреть вглубь, чтобы увидеть, куда смотрит Аниано. Он что-то собирался сказать о литографиях, но тут Аниано переменил позу и взял со стойки стакан пива.
Из Сан-Фернандо, нагруженные, вернулись женщины. Хустина подошла к Лусио и отдала ему табак, сказав:
— Вот ваша пачка.
— А вам не жарко от касальи? — спросил Аниано мясника.
— Совсем нет, от пива жарче, что бы там про него ни говорили. Его чем больше выпьешь, тем больше организм требует, и в конце концов накачиваешься водой. — Он передал ему кисет. — Прошу.
— Может, это и так, — согласился Чамарис. — Это вроде купанья: бывает, охота искупаться в реке, просто ради чистоты, а не чего-нибудь еще, и вот, я говорю, сначала кажется — освежает, а потом потеешь еще больше.
Полицейский провожал глазами кисет, переходивший из рук в руки. Теперь Аниано передал его Маурисио.
— Спасибо, я уже взял. — И он указал подбородком на самокрутку. — Отдайте Кармело.
И полицейский принял кисет, слегка всполошившись, как ребенок, которому достался гостинец.
— Ладно, покурим… — произнес он, щелкнув языком.
— Чем заболел, тем и лечись, — сказал Лусио. — Холод лечат холодом, жару — жарой. Зимой мы растираем лицо снегом, и оно сразу краснеет как мак и начинает гореть. Тут главное — вызвать реакцию. Вот то же самое и с касальей: она вызывает иммунитет к жаре.
— Почему же тогда вы сами ее не пьете, следуя нашему примеру?
Лусио указал на свой живот:
— А мне, дружище, здоровье не позволяет. У меня тут сидит киска, которая не любит касалью, она от нее отказывается. Она вообще добрая, но тут становится бешеной: царапает меня и кусает, будто ей на хвост наступили.
Чамарис улыбнулся?
— И вы тоже? У вас тоже язва?
Лусио кивнул.
— Тогда держите пять, — продолжал Чамарис и протянул руку. — Знаете, как-то раз в Косладе вышел такой же разговор, и мы прикинули, просто из любопытства, скольких людей мы знаем в поселке с язвой желудка. А вы учтите, нас было четверо, и скольких, вы думаете, мы насчитали? Прикиньте-ка и скажите, не задумываясь.