Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
Он открыл глаза – перед глазами было темно. В темноте угадывались какие-то сделанные руками человека предметы: прямые вертикальные палки штакетника, огораживающего небольшой палисадник с пятнами высоких кустов между домом с аркой и складом и очертания самой арки, где они все недавно стояли. Внутренность арки была самой тёмной из всего, что Сашик сейчас видел перед собой; ему представилось, что темнее арки может быть только небо.
«Хотя там, наверное, звёзды, если нет облаков!»
– Интересно! – снова услышал он. – Решатся завтра китайцы или не решатся? Вторые сутки здесь стоим, –
– Какая нам разница? Можем ещё постоять, хоть трое, хоть больше суток! Не привыкать! Нам всё это – всё равно!
– Не скажите, Михаил Капитонович! Есть сведения, что Мельников как раз проводит собрание своей агентуры, и сейчас генконсульство набито людьми из Коминтерна, отовсюду приехали почти сто человек, есть гости даже из Советов!
– А хоть бы и так, так что?
– А то! – В голосе собеседника Михаила Капитоновича слышались ирония и удовольствие одновременно. – А то, что сам Мельников, как генеральный консул, пользуется экстерриториальностью, а его подручные – нет! Он нам не нужен – он дипломат; он нам ничего не скажет; а его агентура – голые, им защититься нечем: их-то и можно будет пощупать – кто чего знает! – Говоривший это хлопнул в ладоши и потёр ими одна об другую.
– Тише, господин Родзаевский, нам ещё рано будить людей, – сказал Михаил Капитонович.
– Да, да! – ответил тот, которого Михаил Капитонович назвал господином Родзаевским.
Над костром повисла тишина, только зашуршал коробок, и послышалось, как чиркнула спичка.
«Сейчас будет вспышка!» – подумал Сашик и закрыл глаза. Когда-то ещё в лесу он понял, что с закрытыми глазами он лучше слышит, особенно ночью; и сейчас он слышал, как затрещал табак прикуриваемой папиросы, как с тихими хлопками от спички, которой стали махать, оторвалось пламя, как на утоптанную землю двора упала сама спичка, как, затягиваясь, вдохнул и через секунду выдохнул дым тот человек, который только что закурил, и тут Сашику показалось, что он всё понял. «Да ведь мы сейчас на Большом проспекте, между Ажихейской и Гиринской. – Он заворочался. – А на Гиринской генеральное консульство СССР!»
Он вспомнил слова папы, который сказал, что в городе неспокойно.
– Мы, конечно, войдём в консульство, завтра или послезавтра, и арестуем кого-нибудь, но разве это борьба с красными? Это всё уже было! – с паузами сказал Михаил Капитонович, видимо, это он закурил.
– Вы в чём-то сомневаетесь? – спросил собеседник.
– Сомневаюсь? – Голос Михаила Капитоновича повысился и сразу упал. – Чушь всё это собачья! Если вы в одном городе арестуете даже с десяток красной агентуры…
– Мне странно слышать это от нечаевского офицера…
– Поэтому и не странно, что я – офицер, и нечаевский, и каппелевский, и колчаковский.
Говорившие на секунду умолкли, и Сашик вспомнил, как часто в Харбине произносилась фамилия Нечаев, в городе о нём много говорили, и даже папа несколько раз упоминал его.
– И что? Прикажете сидеть сложа руки? – спросил тот, которого Михаил Капитонович называл господином Родзаевским и Константином Владимировичем.
– Константин Владимирович! Я ничего не
Сашик подумал, что сейчас господин Родзаевский должен будет разозлиться и сказать что-нибудь злым и громким голосом, но произошло обратное.
– Я вам завидую, – тихо произнес Родзаевский, – вам пришлось повоевать и, наверное, пролить кровь – свою! А мне нет! Здесь правота на вашей стороне. – Он помолчал и дальше говорил, как будто бы на что-то жалуясь; голос у Родзаевского был мягкий, рокочущий, вдумчивый и располагающий к себе. – Когда я убежал оттуда и добрался сюда, сразу узнал о наборе в «русскую группу» воевать против китайских коммунистов.
– Когда это было?
– Что именно?
– Когда вы покинули Советы?
– В 1925-м!
– Самый набор!
– Да, я приходил к вербовщикам генерала Шильникова, но мне отказали!
– Почему?
– Сказали, что по возрасту, хотя мне уже было восемнадцать, и отсутствию военной профессии, но, думаю, что это не так, тогда уже говорили о наборе в военную школу и о юнкерской роте майора Штина, где-то на юге, по-моему в Цзинани…
– Да, именно там и именно так; я даже принимал в этом участие…
– Но я думаю, – продолжал Родзаевский, – что причиной этого было то, что я только что сбежал из Советов и во мне не могли быть уверены.
Родзаевский замолчал, и Сашик услышал, как Михаил Капитонович снова зашуршал спичечным коробком.
– Должен вам сказать, Константин Владимирович, – вам повезло!
– Почему?
– Мы – те, кто воевал в китайской армии против коминтерновской агентуры и китайских коммунистов, на самом деле против никаких коммунистов не воевали!
– Как так?
– А так, что мы воевали в армии одних китайцев против армии других китайцев. Вот и всё. Точнее будет сказать, что китайцы друг против друга воевали нашими руками. Это была не война, хотя она и сейчас продолжается, а «войнушка»: генерал Фэн дрался против генералов Чжана и Сюя, а потом они дрались между собой, а против них всех дрался генерал Чан!
– Чан Кайши?
– Он самый! И кто из них был красный?..
– Чан Кайши… – ответил Родзаевский.
– Не тут-то было, уважаемый Константин Владимирович! Чан Кайши только в самом начале – ещё когда его шеф Сунь Ятсен установил контакты с Советами – был условно красным…
– Но ведь дивизия Нечаева воевала против него, разве не так?
– Так! И не так! Мы и сейчас в этом толком не разобрались, но суть в том, что они воевали между собою за власть! Просто за власть! Нас, то есть вашего тёзку, благословенного Константина Петровича Нечаева, попросил сформировать русскую боевую группу шаньдунский генерал, то есть наш с вами генерал, то есть маршал Чжан Цзолин… Так вот! Было время, когда Советы и китайские коммунисты поддерживали Чан Кайши… А в общем, всё это была каша из их китайской чумизы! – Михаил Капитонович снова чиркнул спичкой. – Поверьте, не хочется вспоминать!