Хармс Даниил
Шрифт:
Но не успел он пропеть это и два раза, как был увезен в крытой машине куда-то по направлению к Адмиралтейству. Только его и видели.
Вот краткая повесть жизни доблестного рыцаря и патриота Алексея Алексеевича Алексеева.
* * *
Нина — Вы знаете! А? Вы знаете? Нет, вы слышали? А?
Вар. Мих. — Что такое? А? Что такое?
Нина — Нет, вы только подумайте! Варвара Михайловна! Вы только подумайте!
Вар. Мих. — Что такое? А? Что такое?
Нина — Да вы представте себе. Варвара Михайловна! Вы представте себе!
Вар. Мих. — Да что такое, в конце концов! Что такое?
Нина — Нет, вы послушайте, Варвара Михайловна! Ха-ха-ха.
Вар. Мих. — Да я слушаю, слушаю! Что
Нина — Ха-ха-ха! Ну и королева!
Вар. Мих. — Глупость какую то несешь!
Нина — Действительно королева!
Вар. Мих. — Глупость какую то несешь!
Нина — Наш то! Столбовой! Старый хрен! Тоже туда!
Вар. Мих. — Куда туда?
Нина — Да, всё туда же! За Елизаветой поволокся!
Вар. Мих. — Как поволокся?
Нина — Да влюбился!
Вар. Мих. — Да кто влюбился?
Нина — Да наш столбовой дворянин! Старый хрыч Обернибесов!
Вар. Мих. — Оборнибесов?!
Нина — В том то и шутка, что Обернибесов!
Вар. Мих. — Аполлон Валерьянович!
Нина — Ну да! Ведь вы подумайте!
Вар. Мих. — Просто не понимаю, что в ней хорошего! Почему все мужчины с ума сошли?
Нина — Вы смотрите: Володя Кнутиков с ума сошел! Сергей Иванович с ума сошел!..
Вар. Мих. — Ничего в ней нет интересного!
Нина — Елдыгин с ума сошел!..
Вар. Мих. — Ничего в ней нет интересного!
Нина — В том-то и шутка! Ничего в ней нет интересного!
Вар. Мих. — Просто не понимаю, почему все мужчины с ума сошли!
Нина — Не такая уж она красавица!
Вар. Мих. — По моему, просто некрасива!
Нина — Ничего в ней нет интересного!
Вар. Мих. — Совершенно не интересна!
* * *
Одна муха ударила в лоб бегущего мимо господина, прошла сквоз его голову и вышла из затылка. Господин по фамилии Дернятин был весьма удивлён: ему показалось, что в его мозгах что-то просвистело, а на затылке лопнула кожица и стало щекотно. Дернятин остановился и подумал: «Что бы это такое значило? Ведь совершенно ясно я слышал в мозгах свист. Ничего такого мне в голову не приходит, чтобы я мог понять, в чем тут дело. Во всяком случае, ощущение редкосное, похожее на какую-то головную болезнь. Но больше об этом я думать не буду, а буду продолжать свой бег». С этими мыслями господин Дернятин побежал дальше, но как он не бежал, того уже всё-таки не получалось. На голубой дорожке Дернятин оступился ногой и едва не упал, пришлось даже помахать руками в воздухе. «Хорошо, что я не упал, — подумал Дернятин, — а то разбил бы свои очки и перестал бы видеть направление путей». Дальше Дернятин пошел шагом, опираясь на свою тросточку. Однако, одна опасность следывала за другой. Дернятин запел какую-то песень, чтобы рассеить свои нехорошие мысли. Песень была весёлой и звучной, такая, что Дернятин увлекся ей и забыл даже, что он идет по голубой дорожке, по которой в эти часы дня ездили другой раз автомобили с головокружительной быстротой. Голубая дорожка была очень узенькая, и отскочить в сторону от автомобиля было довольно трудно. Потому она считалась опасным путём. Осторожные люди всегда ходили по голубой дорожке с опаской, чтобы не умереть. Тут смерть поджидала пешехода на каждом шагу то в виде автомобиля, то в виде ломовика, а то в виде телега с каменным углём. Не успел Дернятин высморкаться, как на него катил огромный автомобиль. Дернятин крикнул: «Умираю!» — и прыгнул в сторону. Трава расступилась перед ним, и он упал в сырую канавку. Автомобиль с грохотом проехал мимо, подняв над крышей флаг бедственных положений. Люди в автомобиле были уверены, что Дернятин погиб, а потому сняли свои головные уборы и дальше ехали уже простоволосые. «Вы не заметили, под какие колёса попал этот странник, под передние или под задние?» — спросил господин, одетый в муфту, то есть не в муфту, а в башлык. «У меня, — говаривал этот господин, — здорово застужены щёки и ушные мочки, а потому я хожу всегда в этом башлыке». Рядом с господином в автомобиле сидела дама, интересная своим ртом. «Я, — сказала дама, — волнуюсь, как бы нас не обвинили в убийстве этого путника». — «Что? Что?» — спросил господин, оттягивая с уха башлык. Дама повторила свое опасение. «Нет, — сказал господин в башлыке, — убийство карается только в тех случаях, когда убитый подобен тыкве. Мы же нет. Мы же нет. Мы не виновны в смерти путника. Он сам крикнул: умираю! Мы только свидетели его внезапной смерти». Мадам Анэт улыбнулась интересным ртом и сказала про себя: «Антон Антонович, вы ловко выходите из беды». А господин Дернятин лежал в сырой канаве, вытянув свои руки и ноги. А автомобиль уже уехал. Уже Дернятин понял, что он не умер. Смерть в виде автомобиля миновала его. Он встал, почистил рукавом свой костюм, послюнил пальцы и пошёл по Голубой
Семья Рундадаров жила в домике у тихой реки Свиречке. Отец Рундадаров, Платон Ильич, любил знания высоких полетов: Математика, Тройная Философия, География Эдема, книги Винтвивека, учение <о> смертных толчках и небесная иерархия Дионисия Ареопагита были наилюбимейшие науки Платона Ильича. Двери дома Рундадаров были открыты всем странникам, посетившим святые точки нашей планеты. Рассказы о летающих холмах, приносимые оборванцами из Никитенской слободы, встречались в доме Рундадаров с оживлением и нап<р>яжённым вниманием. Платоном Ильичом хранились длинные списки о деталях летания больших и мелких холмов. Особенно отличался от всех других взлётов взлёт Капустинского холма. Как известно, Капустинский холм взлетел ночью, часов в 5, выворотив с корнём кедр. От места взлёта к небу холм поднимался не по серповидному пути, как все прочие холмы, а по прямой линии, сделав маленькие колебания лишь на высоте 15–16 километров. И ветер, дующий в холм, пролетал сквозь него, не сгоняя его с пути, Будто холм кремнёвых пород потерял свойство непроницаемости. Сквозь холм, например, пролетела галка. Пролетела, как сквозь облако. Об этом утверждают несколько свидетелей. Это противоречило законам летающих холмов, но факт оставался фактом, и Платон Ильич занёс его в список деталей Капустенского холма. Ежедневно у Рундадаров собирались почётные гости и обсуждались признаки законов алогической цепи. Среди почётных гостей были: профессор железных путей Михаил Иванович Дундуков, игумен Миринос II и плехаризиаст Стефан Дернятин. Гости собирались в нижней гостинной, садились за продолговатый стол, на стол ставилось обыкновеное корыто с водой. Гости, разговаривая, поплевывали в корыто: таков был обычай в семье Рундадаров. Сам Платон Ильич сидел с кнутиком. Время от времяни он мочил его в воде и хлестал им по пустому стулу. Это называлось «шуметь инструментом». В девять часов появлялась жена Платона Ильича, Анна Маляевна, и вела гостей к столу. Гости ели жидкие и твёрдые блюда, потом подползали на четверинках к Анне Маляевне, целовали ей ручку и садились пить чай. За чаем игумен Миринос II рассказывал случай, происшедший 14 лет тому назад. Будто он, игумен, сидел как-то на ступеничках своего крыльца и кормил уток. Вдруг из дома вылетила муха, покружилась, покружилась и ударила игумена в лоб. Ударила в лоб и прошла насквозь головы, и вышла из затылка, и улетела опять в дом. Игумен остался сидеть на крыльце с восхищенной улыбкой, что наконец-то воочию увидел чудо. Остальные гости, выслушав Мириноса II, ударяли себя чайными ложачками по губам и по кадыку в знак того, что вечер окончен. После разговор принемал фривольный характер. Анна Маляевна уходила из комнаты, а господин плехаризиаст Дернятин заговаривал на тему «Женщина и цветы». Бывало и так. что некоторые из гостей оставались ночевать. Тогда сдвигалось несколько шкапов, и на шкапы укладовали Мироноса II. Профессор Дундуков спал в столовой на рояле, а господин Дернятин ложился в кровать к рундадарской прислуге Маши. В большинстве же случаев гости расходились по домам. Платон Ильич сам запирал за ними дверь и шел к Анне Маляевне. По реке Свиречке плыли с песнями никитинские рыбаки. И под рыбацкие песни засыпала семья Рундадаров.
Платон Ильич Рундадар састрял в дверях своей столовой. Он упёрся логтями в косяки, ногами врос в деревянный порог, глаза выкатил и стоял.
Евстигнеев смеётся
Водевиль о трёх головах
Евстигнеев
I-ый Володя
II-ой Володя
Евдокия — жена Евстигнеева
Вера Александровна Сулинапова — двоюродная сестра Евдокии.
Дворник Пётр Перец
Дворничиха
Евдокия: Евстигнеев! Дорогой муж мой! Супруг мой! Любимый человек и друг! Евстигнеев! Ну молю тебя, не дуй в флейту! Евстигнеев!
Евстигнеев смеётся: Хы-хы-хы!
Евдокия: Евстигнеев! Четыре с половиной года ты дуешь в эту флейту и, все равно ни звука издать не можешь! Брось! На коленях прошу тебя! Вот видишь? Я целую твои ноги. Неужели ты меня не слышешь? Ты злой, нехороший человек, Евстигнеев! Я тружусь дни и ночи, что бы мы не голодали с тобой. Я служу, бегаю по лавкам, готовлю обед, мою посуду, убираю комнату, стираю твоё бельё… Ты видишь, на что стали похожи мои руки? Я больная и несчастная, делаю не по сильную для себя работу. А ты? Знай дуешь в свою флейту! И ведь хоть бы прок был какой! А то, не только сыграть чего ни будь, а даже звука издать не можешь! Опомнись! Опомнись Евстигнеев!