He как у людей
Шрифт:
— А о Шоне она что говорила?
— А ты разве знаешь Шона?
— Конечно, знаю! — раздраженно фыркает Эйдин. — Я же у тебя с ним познакомилась, ты что, не помнишь?
Бабушка говорит:
— А я и не догадывалась, что вы с ним подружились.
Эйдин опускает голову и в общих чертах рассказывает о своем внезапно прервавшемся, едва начавшись, романе.
— Не говори никому, обещаешь? Вряд ли маме с папой это понравится.
Бабушка что-то понимающе бормочет.
— Но теперь у него все хорошо, правда? Ты же говорила, что все вроде как успешно прошло?
— Да-да, — подтверждает бабушка. — Они вот-вот вернутся.
Эйдин с разочарованным вздохом опускается на кровать, хмурит
— Почему же он мне не сказал, что болен?
— Не знаю, Эйдин. Должно быть, не хотел тебя волновать. Может, просто позвонить Сильвии? Где-то тут у меня записан ее номер.
— Господи, бабушка, — говорит Эйдин, мгновенно светлея лицом. — Что же ты сразу не сказала?
Бабушка отчетливо помнит, что записала номер Сильвии, но, к сожалению, не столь отчетливо помнит, куда его положила. И тогда Эйдин, с бабушкиного разрешения, начинает обыск в комнате номер 302. Она перебирает скудные бабушкины пожитки, перетряхивает постель и обнаруживает разные диковинные предметы, совершенно в бабушкином духе: засохшие кусочки хлеба, засаленную маску для сна. А самое странное — приподняв матрас, Эйдин замечает под ним сборник карт с маршрутами городских автобусов.
Тем временем бабушка отдергивает занавеску, разделяющую комнату на две половины, и начинает рассказывать жутковатому иссохшему телу на соседней кровати о том, что происходит.
Мы тут уже с ног сбились — ищем номер Сильвии. Мой Питер всегда говорил, что я куда лучше умею терять вещи, чем находить. Эйдин непременно хочет его найти, потому что… Эйдин, можно я расскажу миссис Джеймсон всю эту историю, или лучше не надо?
Да, у бабушки точно не все шарики на месте.
Даже здесь от ее комода пахнет Маргитом — неповторимым запахом соленых водорослей и горящего угля. Он пропитал насквозь всю бабушкину одежду и все прочие вещи, способные удерживать запах, — как будто в ее доме не одно десятилетие плескались океанские волны. Вскоре Эйдин добирается до последнего неисследованного вместилища: пластиковой корзинки для мусора, стоящей у двери. Рассматривает и ее неприглядное содержимое — ватную палочку, всю в ушной сере, коричневую сердцевинку яблока, — а затем удрученно опускает корзинку на пол.
— Ты его, наверное, выбросила.
— Она еще позвонит, не волнуйся. И я ей скажу, что ты хочешь поговорить с Шоном. Но, слушай, детка, пока ты не ушла: у тебя деньги есть?
Эйдин пожимает плечами, достает телефон и вытаскивает из чехла свернутую пятерку.
— Вот все, что у меня есть. Бери.
Лицо у бабушки делается такое, будто она вот-вот заплачет.
— Ты просто самый настоящий…
— Да ладно. Бабушка, пожалуйста, подумай еще — куда мог подеваться этот номер?
— Самый настоящий бриллиант. Ты это знаешь? Ты самая…
— А зачем тебе деньги?
Бабушка понижает голос до театрального шепота:
— Завтра мне снимут эту штуку. — Она шевелит рукой в повязке и морщится от боли. — Видела, я там кое-что приготовила?
— Это ты про нож?
— Именно. Вдруг мне придется отбиваться.
— Столовым ножом?
— Вот соберу все вещи и уйду отсюда. Они запретили мне ходить в комнату отдыха, я сижу здесь целыми днями, с меня хватит. А твой отец даже не говорит, когда собирается увезти меня домой. Мне, кажется, нужна для этого его подпись или бог знает что там еще, а я подозреваю, что он решил законопатить меня сюда насовсем.
— Ну нет, он этого не сделает.
— Не знаю, но на всякий случай об этом — ни одной живой душе. Ведь ты не проболтаешься?
— Я не стукачка. — Эйдин серьезно качает головой, но на самом деле она просто хочет успокоить бабушку, ведь безумный план побега, конечно, никогда не осуществится. — Знаешь, я тебе, наверное, смогу еще денег
— «Принцип пирата», — бормочет бабушка. Она подходит к прикроватной тумбочке миссис Джеймсон, где громоздится стопка романов в мягкой обложке, берет один из них и листает страницы. На пол падает бумажный листок.
— Et voila!
— Ну, ты даешь!
Бабушка сияет.
— Похоже, я уже стала из ума выживать, а, Эйдин? Совсем забыла, что читала эту книгу вслух миссис Джеймсон — видишь ли, у меня такое впечатление, что она понимает больше, чем кажется. Как знать, правда? Это только врачи думают, что все знают.
Но Эйдин не слушает — она торопливо хватает листок. Десять цифр, выведенных дрожащей бабушкиной рукой. Эйдин достает телефон и тут же начинает набирать номер.
— Я наберу, а ты поговоришь, ладно? — спрашивает она, замирая от подступившего ужаса. И в то же время она уверена, что еще несколько секунд — и она получит объяснение, которое избавит ее от этой тоски, от этой мучительной неизвестности. Сейчас наступит ясность! Первые попытки оказываются неудачными: приходится вначале разбираться с международными кодами. Но вот, с третьего раза, после небольшой паузы, слышится длинный американский гудок. Сделав знак бабушке и затаив дыхание, Эйдин слушает — один гудок, другой, а затем щелчок. И следом:
— Набранный вами номер больше не обслуживается. Пожалуйста, проверьте номер и попробуйте позвонить позже.
— Странно, — говорит бабушка.
— Вот дерьмо, — говорит Эйдин.
34
Не успевает Кевин постучать, как дверь распахивается, и перед ним предстает мать Мика, Мейв, — в одной руке зажженная длинная дамская сигарета, в другой пульт от телевизора. Она цокает языком, хмурится и неодобрительно покачивает головой.
— Так-так-так.
— Привет, Мейв.
— Мик дома. — Мейв выпускает в его сторону столб дыма из полных губ и поворачивается спиной, оставив дверь полуоткрытой — ровно настолько, чтобы Кевин мог протиснуться. Диван твой.
На этом диване Кевин и проводит следующие несколько дней. По вечерам они с Миком заказывают на дом жирный фастфуд, сидят у газового камина, пьют пиво из банок и болтают о всякой фигне. Мейв плавает взад-вперед по тесным, захламленным комнатам, словно облако тумана. Похоже, у нее нездоровая зависимость от онлайн-игры в червы — она вечно сидит с этими червами то за компьютером, то за телефоном, то в одном, то в другом углу своего бунгало. Кевин просыпается на обтянутом вельветином диване с болью в пояснице, с удовольствием, не спеша облегчает мочевой пузырь и тут же возвращается обратно на диван: щелкает пультом телевизора или клавиатурой ноутбука и откровенно отмахивается от любых мыслей или планов на будущее. Пытается позвонить Джерарду, но сын, похоже, никогда не бывает дома. С ностальгией вспоминает о вечерах, предшествующих отъезду Джерарда, когда он проверял его готовность к экзаменам: Вторая мировая, Шон О’Кейси, значение туризма для экономики Ирландии. Остальным детям Кевин решил не звонить, уважая просьбу Грейс, но обнаруживает, что очень скучает по ним. Сайты с вакансиями больше не открывает. Начинает играть в червы онлайн.
Каждое утро, когда его друг отправляется на работу, Кевин чувствует себя ужасно подавленным — словно его подкинули в чужой, враждебный дом. Это напоминает тот случай, еще в школьные годы, когда ему нездоровилось, а у мамы были какие-то важные дела, и она оставила его на весь день у подруга. А потом он проснулся на диване в доме этой женщины и едва не сгорел со стыда, увидев, что во сне его вырвало и этой рвотой забрызгано все одеяло, до последней складки. Тогда он почти физически ощутил, как невыносимо хочется домой, к маме.