He как у людей
Шрифт:
— Передай мне вино, пожалуйста.
Грейс наполняет бокал Кевина и сдвигает свой бесцветный картофельный гратен на край тарелки.
— Меня это бесит… — говорит она.
— А, ресторан? Да, мы там с Миком недавно ужинали.
— С Миком?
— Ну да, с Миком.
— Ты никогда не ходишь с Миком по ресторанам.
— Даже Мику иногда нужно есть что-то, кроме стаута.
— Дай мне отщипнуть у тебя кусочек.
— Я несъедобный, дорогая. — Он пытается улыбнуться, но вместо улыбки выходит
Грейс тянется через весь стол и тычет вилкой в его рыбу.
— Как дети сегодня?
— Я бы сказал, в боевом настроении.
— Нуала с Кираном? О, очень вкусно. — Грейс жует в своей обычной манере, которую Кевин находит несколько гротескной: как будто ворочает во рту гору тяжелого, мокрого песка. Какая-нибудь крупинка неизбежно застрянет в зубах, но она этого даже не заметит — так и будет ходить, пока не придет время чистить зубы перед сном. Иногда ему уже с трудом вспоминается, какой пугающе красивой она была когда-то.
— Переругались, это Киран начал.
— Да?
Кевин видит, что ей неприятна эта тема. Ей не хочется слышать ничего нелестного о своих отпрысках. Это всякий раз вызывает у Кевина острое желание изобразить перед ней все их фокусы в лицах. Наверное, так ему хочется дать понять жене, чем он занят дома целыми днями: трудится в поте лица, чтобы сохранить мир.
— Киран узнал про Гэвина и стал над ней издеваться. Настоящий чертенок. Но, что ни говори, милый чертенок.
Но Грейс уже не слушает: ее вилка застыла в воздухе, словно учительская указка, и непонимающее выражение на ее лице вызывает у Кевина тревогу.
— Что узнал? — переспрашивает она. — Что такое насчет Гэвина?
— Ерунда. Глупости. Ну, они вроде как теперь парочка, официально. Он подарил ей ожерелье, очень мило, на самом деле.
Он поднимает свой бокал.
— Разве я тебе не говорил?
— Нет, не говорил. А главное — она мне не говорила.
— Не сомневаюсь, еще расскажет.
Грейс снова начинает медленно жевать.
— Правда, я вчера так поздно пришла, что ей и некогда было рассказать. — Лицо Грейс делается задумчивым. — Первый настоящий парень! Он, по-моему, очень симпатичный, правда? Когда это произошло?
Кевин раздумывает — не солгать ли? Но он понимает, что это бессмысленно: Нуала не станет ему подыгрывать. Его дети, во всяком случае, трое из четырех — образец добродетели, они гораздо более щепетильны в таких вопросах, чем их отец.
— Не знаю. Примерно тогда же, когда Эйдин поступила в Миллбери.
Грейс кладет на тарелку сначала вилку, потом нож и роняет голову на руки.
— Дорогая, — говорит Кевин. — Пожалуйста, не расстраивайся. Она просто…
— Просто что?
— Она очень стеснительная и…
— Это не стеснительность, —
— Думаю, тебе не стоит принимать это на свой счет.
— Как же еще мне это принимать?!
— Со временем она и тебе расскажет.
— Не говори со мной как с ребенком, Кевин. А главное, почему ты мне не рассказал?
— Ну а что тут особенного. Не знаю… Как-то в голову не пришло.
— Не пришло? Такая важная веха…
— Давай без этой театральщины.
— Не учи меня!
— Я-то в чем виноват?
— Я и не говорю, что ты виноват.
— Но я чувствую себя виноватым.
— Кажется, мы отдалились друг от друга сильнее, чем я думала.
— Да, у нее парень! — Кевин выпаливает это громче, чем намеревался. Жена делает ему знак замолчать: яростно прижимает палец к губам и делает свирепое лицо. Ну, в этот раз он молчать не будет! Он чувствует, как правда неудержимо рвется наружу — выстрел грянул, кони бьют копытами, — козыри у него в руках, сейчас он может сделать ей больно. Этот порыв — излить наконец душу и попробовать докопаться до истины — так соблазнительно кружит голову, что Кевин не в силах удержаться.
— Ты еще многого не знаешь, — говорит он. — Ты ведь почти не бываешь дома.
— Неправда.
— Правда.
— Что ж, если и правда, так это потому, что у меня есть работа.
— Кроме работы, у тебя есть семья.
— А, ну конечно.
Грейс пронзает его кинжальным взглядом. Слышится негромкий сигнал пришедшего сообщения. Может быть, от Роуз?
Грейс поднимает бокал с вином, пристально вглядывается мужу в лицо, словно не узнает его, и говорит:
— А ты даже сам не замечаешь.
Кевин понимает, что у нее на уме что-то недоброе, и не надо бы доставлять ей этого маленького удовольствия. Но он ничего не может с собой поделать: ему всегда хочется знать ее мнение — вдумчивое, взвешенное, мудрое, оптимистичное, — практически по любому вопросу, особенно когда дело касается его самого. Сколько раз за эти годы ее коллеги, подчиненные, даже начальники приходили к ней в кабинет, закрывали за собой дверь и делились своими терзаниями, проблемами или сомнениями, и уходили ободренные?
— Чего не замечаю?
Она смотрит на него холодно.
— Что ты погряз в жалости к себе с того дня, как потерял работу, по самые уши. Что ты все, все на свете — детей, свою мать, меня — все видишь только через черные очки. Ты потерял себя. Только ныть и умеешь.
Ему хочется рявкнуть матом, хочется переспорить ее, осадить, сделать больно, сказать, чтобы сама не ныла. С ним все в порядке, ему просто нужно понимание, поддержка! Хочется заорать. Разбить что-нибудь. Треснуть кулаком по столу. Выпить виски. Уйти.