Хегальдины

Давыдов Геннадий

После произнесенных слов на запястьях Лераиша смыкаются замки стальных оков, и двое солдат взлетают, поднимая принца на цепях, как тряпичную куклу. Гремори краем глаза смотрит на довольную ухмылку пастыря Корда, на его лягушачий подбородок; а где-то глубоко внутри сознания, под сенью из остроконечных проповедей, нравоучений и прочих ценностей, которые звучат повсеместно, он чувствует, что в совершившимся было нечто неправильное. Но ведь принц Лераиш превратился в демона, думает про себя он, всем желал смерти, ругался, а его глаза стали черными. «И ненависть

зарождается в сердцах, и заражает она тьмой и желчью кровь. Теряет разум тот, кто позволяет поразить себя тенью, и становится он шейдимом, с глазами черными, как ночь». Гремори чувствует, как страх подобной участи пробегает холодной дрожью по спине; ведь он тоже был зол на маму, когда она танцевала, оставив его одного.

– Мама?

– М?

– Прости, что я на тебя злился. Я не хотел.

– О чем ты? Хотя, ничего, – растерянно отвечает Айла, – ничего. Пойдем, я отведу тебя к бабушке. Тебе нельзя на такое смотреть.

– А ты? Ты же обещала мне рассказать сказку на ночь!

– Завтра обязательно расскажу, милый. Ну все, не дуйся. Ну? Я обязательно ее тебе расскажу. А сейчас пойдем.

Гремори сжимает пальцами протянутую ладонь, и, быстро перебирая ногами, спешит за широкой поступью матери.

– Эй, Айла! – слух облизывает противный голос пьяного хегальдина. – А куда это ты собралась? А как же обещанные развлечения? Э? Одной казнью больше, одной меньше. Тебя это напугало? Давай двигай обратно!

– Только отведу сына! Я скоро.

Гремори краснеет, слыша голос матери – такой певучий и ласковый, каким она обычно пела ему колыбельные. Раньше. А сейчас она поет этим голосом незнакомым мужчинам. Всю дорогу он старается найти оправдание, чтобы перестать злиться, но подобным самокопанием лишь возвращает себе хмурое настроение.

По тонкой тропе, вдоль темной реки, они шагают сквозь шум ветра и скрип старого флюгера. Гремори всматривается в черную воду, думая о взгляде принца Лераиша. Или уже правильно говорить шейдима Лераиша? Такие же черные. В них плескалась не столько ярость, сколько отчаяние. Неужели больше никто этого не заметил?

– Гремори, поторопись, я не собираюсь тебя тащить, – вскрикивает Айла, дергая сына за руку. – Все. Беги, к бабушке, ты знаешь дорогу.

Она освобождает ладонь из пальцев сына и, развернувшись, удаляется в обратную сторону.

Среди десятка окон выделяется то самое, где на стекле улыбающееся рожица, вырезанная из бумаги. Гремори бежит к деревянному домику через двор. Два стука, скрип петель, и улыбка бабушки Аванны.

– Бабуль! – вскрикивает он, хлопая крыльями.

– Ох, – вздыхает Аванна от внезапных объятий внука. – Снова останешься с ночевкой? И хорошо. – Она закрывает дверь. Внутри пахнет елью, в камине хрустит небольшое пламя рядом с чугунным чайником.

– Ба! А мама обещала мне рассказать одну историю о… – Гремори хмурится, стараясь поймать нужную мысль, но ничего не получается. В голове лишь черные глаза шейдима Лераиша. – Забыл. О! А ты была на церемонии?! Там такое случилось!..

– Я знаю, –

отвечает Аванна, хмурясь и наливая кипяток в стакан. – Принц Лераиш пал, став примером перенасыщения ненавистью и злобой. Но его вовремя остановили. Это хорошо. Вот, выпей.

Гремори берет кружку и шумно отхлебывает.

– А что это у тебя там? – Указывает он на шкатулку у окна.

– Подарок от твоего дедушки.

– А какой? Можно посмотреть? – спрашивает Гремори, облизывая губы.

– Там перо с его крыла.

– И все? А зачем он тебе его отдал, оно ведь уже, наверное, давно рассыпалось.

– Я не открывала шкатулку с того момента, как он его подарил. Не знаю, рассказывала ли тебе мама об обычае, что был очень популярен в наше время. – Кажется, что взгляд бабушки Аванны сейчас направлен не на Гремори, а глубоко в себя, в свое прошлое. – Когда юный хегальдин влюблялся, он дарил своей возлюбленной перо с левого крыла.

– А почему с левого?

– Говорили, что именно оно связано с сердцем.

– И дедушка тебе подарил свое перо? – бормочет Гремори, не отрывая губ от края стакана.

– Да. Он подарил его в третью нашу встречу. И все верили, что если любовь юноши искренняя и настоящая, то перо никогда не испортится, и будет оно таким же белым и свежим, каким было в момент, когда его подарили. Мы, признаться, не задумывались над правдой, но такой жест казался очень романтичным. Твой дедушка подарил мне его в деревянной шкатулке, сказав… Ты устал? Может, хочешь спать?

Широко зевая, Гремори отрицательно качает головой.

– Я никогда с того момента не открывала шкатулка, ведь не было даже мыслей усомниться в его чувствах. Он всегда был рядом. Я уже и позабыла о ней, пока снова не заскучала. Ну? Пойдем, я отнесу тебя в постель.

– Нет, ба, расскажи еще, – протестует Гремори, но не сопротивляется.

Аванна относит внука на кровать, и прохлада простыней остужает интерес того. Она возвращается к шкатулке. Ее пальцы убирают железный крючок с крошечного гвоздя, медленно поднимают крышку. Улыбка, и влажный блеск в серых глазах, в которых отражается белоснежное перо. Именно такое, каким она помнила много лет назад.

Гремори просыпается, потирая глаза; он встряхивает крылья, зевает, а после идет на кухню, где бабушка уже сидит за окном. На столе чашка горячей овсяной каши.

– Ба, сегодня выходной? Пастырь Корд говорил о новой церемонии для принца Вассаго.

– Нет. Церемонии как таковой не будет. Принц Вассаго будет взлетать без тех оваций, что получил гиос Лераиш. Но получит в полной мере, если вернется с триумфом. Так что завтракай и собирайся в школу, мама тебя заберет потом.

Вчерашний день все еще кажется тем отрывком прошлого, который ошибочно помещен в раздел тлеющих снов. И хотя казнь вселила страх в присутствующих на церемонии, никто не желает прилюдно обсуждать произошедшее. Только вкрадчивый шепот, что слетает с одних уст и клеится к другим – ведь так распространяются истории, облачаясь новыми деталями.