Хемлок Гроув
Шрифт:
Он положил руку на кровать. Она положила свою сверху. Они молчали. Открылась дверь и вошла Мари. Вторжение, вот на что это было похоже. Воз-
никло ощущение, что кто-то вторгся на частную собственность их приватности. Он надеялся, что Лета не уберет свою руку и она не убрала. Итак…
Звонила Оливия, – сказала Мари.
Итак, вот в чем было дело. Он знал, что последует дальше, что ждало его все эти дурацкие годы, но несмотря на неизбежный рок, которого он ждал, он казался все еще не готовым встретиться с этим лицом к лицу, но окрыленным. Окрыленным, потому что это было не в его собственных
Он держал руку дочери и ждал, когда это произойдет.
Роман в коме, – добавила Мари.
***
Роман находился на чердаке Дома Годфри. Прайс сказал Оливии, что его ЭКГ стабильно, но он сильно настаивает не переводить его домой. Этот совет был проигно- рирован. Шелли настояла на том, что хочет, чтобы он был с ней на чердаке, и получила согласие матери. Шелли сама перенесла туда его кровать. И теперь он лежал на ней
в больничном одеянии. Они стояли подле него, Годфри и Оливия и девочки. Годфри посмотрел на парня, племянник лежал перед ним, но в нем отсутствовало присутствие, которое отличало его от простого спящего человека, воспоминания и запахи этого чер-
дака, так знакомые с детства, мешали ему дышать полной грудью и он попросил Оли- вию спуститься с ним вниз. Девочки остались. Лета взглянула вверх на Шелли. Глаза Шелли были озабоченно вытаращены и казались такими же твердыми, как кварц. Лета обхватила руками талию Шелли. Ее руки не смогли сцепиться сзади.
Годфри и Оливия стояли в патио. Свет датчиков движения отбрасывал от них на лужайку худощавые тени.
Ему нужно быть в больнице, ты это понимаешь? – спросил он.
Он останется здесь, – твердо заявила она.
Годфри посмотрел на вытянутого мужчину – свою тень на траве. Он говорил ей однажды, очень давно, что он без промедления заберет от нее детей, если ему только покажется, что на то есть причина. Но в данных обстоятельствах, где вмешательство полностью оправдано, он не испытывал никаких иллюзий насчет своей совести не ис- полнять свое обещание.
Как это произошло?
– Передозировка. Он был под ними и устроил сцену в Институте.
Почему он был там? – спросил Норман.
Я не знаю.
Он нажал пальцем на вершину пирамидки, украшающей конец перил.
Оливия, скажи мне правду, – сказал он. – Ты что-нибудь знаешь о проекте Уроборос?
Я говорила тебе, я не знаю ничего о том, что там происходит, лучше тебя. Это имеет какое-то отношение к Роману?
Почему он был там? – повторил Годфри. – Там что-то произошло, ты не можешь дей- ствовать, словно это не так.
Она повернулась к нему и посмотрела с отсутствующим, что было по его опыту для нее непривычно, взглядом. В ее глазах полнейшая пустота.
Норман, последнее, что меня сейчас заботит это действовать, – ответила она.
Она прикурила сигарету. Свет датчиков ушел в другом направлении. Огонек ее сигареты осветил слезы на ее щеках.
Лив, – сказал он. Он не называл ее этим вопиющим омофоном очень долгое время.
Лив, Лив, Лив, – произнес он, качая головой.
***
Этой ночью, после полуночи,
Здравствуй, – ответил он, а затем, – о, ради Бога… – и потом - нет-нет, я уже еду. Он положил трубку, повернулся к Мари и начал свое оправдание, но не закон-
чил; это было излишне. Ее безразличие насчет его неожиданного бегства из их постели вызвало в нем болезненный импульс, желание закончить его. Он завис над ней, сжав
ее руку, и сказал, что вернется так скоро, как сможет. Она показала ему, что нет нужды пытаться говорить правдивее, чем есть на самом деле.
Реабилитированный, он второй раз за день поехал к Дому Годфри и залез в дру- гую постель, после чего началась его активность с Оливией, которой не было долгие годы, с тех пор как последний раз он называл ее сокращенным именем. Они спали вме- сте. Фраза, которую он никак не мог понять, в качестве эвфемизма для секса, словно слово трахаться, несло в себе больше сложностей и последствий.
Через несколько часов, он неожиданно проснулся, ощущая животную сконфу-
женность от нахождения не в той постели. Сейчас он лежал один, и быстро сориенти- ровавшись в пространстве заметил ее сидящей на подоконнике. Она была обнаженной, одна нога закинута на другую и шепот сигаретного дыма кружился над ее головой.
Потерянная в собственных мыслях. Мыслях о мире, где такие вещи могут случиться с нашими детьми и мы ничем не сможем им помочь.
***
Питер и Лета доедали свой ланч в кафетерии, когда он почувствовал приближе- ние этого. Он заметил некую нервную энергию, исходящую от нее, отчетливое женское напряжение, если высвободить которое, никто не спасется. Он ощущал это своей Свад- хистаной. Прошла уже неделя. Роман был все еще без сознания и Питер не делал ниче- го в их расследовании. Он вообще ничего не делал; он знал, что битва близится, но не знал какие формы и облики примут последствия, если он продолжит пытаться нащу- пать что-то. Сейчас, единственное верное решение было принимать вещи такими, как они есть, и не влезать в какие-либо сложности. Сейчас, он занимался только этим. Но то, каким образом Лета ковыряла ложкой свой йогурт, означало, что, что бы ни было у нее на уме, скоро это станет и его заботой.
Вау, твои серьги подобраны к кошельку? – сказал Питер. Как правило, по его наблю- дениям, модные решения девушек всегда были направлены на определенные диверси- онные цели.
Я хочу, чтобы ты пришел ко мне на обед, – произнесла она.
Питер молчал.
Это очень важно для них, – продолжила она. – это… очень важно для меня.
Питер приказал своему внутреннему взору представить, как заходит солнце, рас- текаясь медом по осенней траве, тихий бегущий поток, обвивающий круглые речные камни и первые серебристые лучи новой луны. Итак, мы дошли до «Этого». И разве это не тот самый разговор, который ведет к парню и обязательствам и другим словам, на которые у него была аллергия. Девчонки. Как только вы повторно настаиваете на вполне разумных границах, они повторно напирают на вас со всей мощью бульдозера. А вся ирония в том, что это еще мужчин считают видом охотников.