Хемлок Гроув
Шрифт:
Почему бы тебе не рассказать мне обо всем? – продолжила она. – Может тебе нужно выговориться кому-то?
Он закрыл свои глаза и опустил лицо на жесткий, уродливый кулак. Затем рас- слабил его.
Роман, – позвала она.
Я урод, – сказал он.
Что?
Я урод. Я уродливый человек.
Роман! – запротестовала она.
Во мне есть уродство, и это невозможно любить.
Он вынул свою руку из ее, закрыл лицо ладонями и заплакал. Покрывало спало и его лопатки, рельефно проступая
***
Довольно скоро одни вещи сменились другими, и Роман взял одну руку Эшли и прижал ее к деревянной решетке кровати, рядом со второй. Он вытянул пояс из кимо- но, в который до сих пор был одет и связал им ее запястья сложным и видимо часто практикуемым узлом. Она сказала, что он сошел с ума. Он поцеловал ее чуть выше линии трусиков, и в своем мозгу она произнесла: Наконец-то… Тут же скомандовав разуму заткнуться.
Он стянул ее трусы. Ее сердце колотилось, и грудь часто поднималась, но где
бы он ни выучил узел, он был не для представления – сопротивление делало его лишь туже. Он встал на колени над ней, халат распахнулся, обнажив его торс, похожий на плетеную веревку. Он раздвинул ее ноги и опустил между ними голову. Изголовье кровати закачалось. Через несколько минут он остановился, приподнялся, и она почув- ствовала его дыхание.
Твой черед, – сказала она.
Он посмотрел на нее. Было что-то детское во влажности на его лице, и вместе с растрепанными светлыми волосами его облик походил на херувима эпохи Возрожде- ния.
Твоя очередь, – повторила она.
Он поднялся и снял с себя трусы. Ее язык задрожал от его твердости.
Развяжи меня, – попросила она.
Роман проигнорировал ее и, взяв за голени, перевернул ее, но поскольку ее руки были связаны, она не смогла сделать это полностью и в итоге лежала с ногами скрещенными, как ножницы, и неожиданно все изменилось. Эшли слышала истории девушек, попавших в такие ситуации и передумавшие, что делало их жертвами даль-
нейших событий, будто это так работает: ты заходишь так далеко, и в тебе что-то пере-
ключается, и уже не винишь себя за то, что ты маленькая шлюшка, жаждавшая член. Но теперь она поняла: это все не так. На самом деле ты не меняешь свое решение, то, что меняется, это твое тело, говорящее что правильно, а что нет, и до сего момента она не подразумевала, что подобные вещи могут резко начать казаться столь неправильны- ми. Она начала бороться с узлом, но он держал ее крепко.
Роман! – сказала она.
Чувство присутствия исчезло с его лица, его зеленые глаза были окнами в ничто.
Они были как ртуть.
Роман, пожалуйста,
Он, крепко зажав ее бедра, надавил и вошел в нее. Она была очень влажная от собственных выделений и его слюны, и было нечто уникально ужасное в легкости его насилия.
Роман! Роман, хватит. – Сказала она в надежде, что он просто увлекся, как иногда это свойственно парням. Но в его глазах она увидела другое: что-то ушло из них, и она не знала куда.
Он двигал своими бедрами быстро и сильно. Она попыталась скрестить ноги, поме- шать ему, но он твердо держал их своими руками.
Роман, хватит!
Самое страшное, что он хотя бы мог выглядеть, будто ему хочется этого. Часть ее не ощущала связи происходящего с ее телом с насилием, лишь, шатающаяся в такт, спин- ка кровати напоминала ей об этом. Она была слишком напугана, чтобы говорить, но слышала свои мольбы, слышала свой плач и всхлипы и звучала именно как истеричная девка, которая сама себя бьет или режет или что-то еще. Она приказала телу замолчать. Как бы он не желал от нее другого, он не получит ее страданий.
Но ее тело не хотело сотрудничать. Она слышала, как оно продолжает бороться и ума- лять его и отказываться принять, что позволить этому продолжиться, пока все само не закончится – лучшая идея. Оно отказывалось принимать такое обращение с плотью. И она смирилась: ее глупое тело не так уж и ошибается.
Затем Роман остановился. Он наклонился и приблизил свое лицо к ее. Он смотрел ей в глаза. Его глаза были окнами в ничто. А затем в них не стало окон, осталось только ничто.
Ты хочешь, – сказал он.
После этого она снова почувствовала себя, ощутила себя в этой комнате, в этой крова- ти, трахающейся с Романом. Худой, выделяющиеся на его шее и руках вены, кимоно, развивающееся эфирным призраком позади него – и она хотела больше, чем уже полу- ченное могло ее удовлетворить.
Он посмотрел в ее глаза и приказал сказать ему, что он урод – она подчинилась. Заста- вил повторять ее снова и снова. И каждый раз ему было больно от ее слов. Он смотрел в ее глаза.
Кончи, – сказал он.
Она вскрикнула одновременно с тем, как эта команда прошла по самым потаенным и скрытым уголкам ее тела.
***
Роман взял свою одежду и вернулся в комнату, начав работать с узлом, ослаблять
его и освобождать ее. Он натянул на ее ноги трусики, а после и пижамные штаны. Он поднял ее руки и через голову надел на нее футболку. Подтянул ее плед, укрыв ее до подбородка, и взял ее за руку.
Он смотрел в ее глаза.