Хенемет-Амон
Шрифт:
Криво усмехнувшись, она сбросила сандалии и расположилась на ложе возле него. Ниже колен тут же разлилась истома. Она ощутила, как сильно гудят ступни. Подголовник из слоновой кости приятно холодил кожу. Со стороны окна доносился слабый ветерок, начинавший остужаться под действием ночной темноты. Запах мирры и звук его голоса заставили полностью успокоиться. Голова стала ясной, но мысли не покидали ни на миг.
Она взяла протянутый кубок и отхлебнула напитка:
– Ммм… Прекрасно.
– Для тебя я всегда выбираю все самое лучшее.
– Я знаю, –
– Выпьем пива, расслабимся, проведем отличную ночь…
– Я не об этом, – перебила она, – что будем делать с ним?
– А, – в голосе Сененмута невольно просквозило разочарование, – вот ты о чем. Хотела вроде отдохнуть?
– Хотела. Но дела все-таки важнее.
Сененмут притворно застонал:
– Может, отложим все это до завтра?
Она отмахнулась и совершила еще один глоток:
– Отдохнем, когда примем решение.
– Тебе и вправду стоит немного отвлечься…
– Сененмут! – она слегка повысила тон и сдвинула брови.
– Хорошо-хорошо, – сдался он, не рискуя спорить. – Так, чем тебе не нравится мысль с храмом Ипет-Сут? – зодчий в свою очередь отпил пива, осушив кубок едва ли не на треть. – Хапусенеб твой верный подданный. Он сделает все, как полагается. И даже лучше.
– Слишком ненадежно, – недовольная, что приходится повторять, ответила она, – мало ли, что может пойти не так? Я не хочу рисковать.
– Не понимаю твоих опасений, – проворчал Сененмут, отрешенно глядя в сторону.
– Потому, что я умею просчитывать наперед. А ты – нет, – подметила она, вертя кубок в ладони.
Зодчий вздохнул, но спорить не стал. Да и кто он такой, чтобы делать это? Его взор устремился вперед.
У противоположной стены виднелся огромный сундук из такого же черного дерева, как и прикроватная тумба. Ларь украшала синяя глазурь, а по бокам были нанесены желтые изображения Херу.
«В нем она хранит свои любимые драгоценности. А знает ли госпожа, что моя любимая драгоценность – это она сама? О, Амон, надеюсь, что знает. И я не могу расстраивать свою богиню. Значит, придется пойти на риск. Очень большой и серьезный… даже кощунственный, но…».
Сененмут вздрогнул и тяжко вздохнул.
Она покосилась на него:
– Что, мысли кончились?
Зодчий сдержанно улыбнулся:
– Есть еще одна. Она посетила меня, пока я шел впотьмах за выпивкой.
– О, – она согнула ноги в коленях и с нетерпением посмотрела прямо в его карие глаза, – тебе явился сам Джехути[15]? Так, рассказывай, давай!
Еще раз подметив про себя красоту ее синих очей, Сененмут наклонился и прошептал ей кое-что на ушко.
Услышав слова, сорвавшиеся с его уст, она ощутила легкое возбуждение. Изящные пальцы крепче обхватили алебастровый кубок. На щеках зарделся румянец. Однако взгляд стал ледяным и сосредоточенным.
– Что скажешь, моя прекрасная госпожа? – поинтересовался Сененмут, слегка отстраняясь и смачно глотая пиво.
– Хм… – ее рот слегка приоткрылся, холодный
– На что только ни пойду для своей богини.
Она вновь обернулась к нему:
– Интересно, но опасно.
Сененмут пожал плечами:
– Кто не рискует, тот не пьет…
– Опять ты за свое! – поморщившись, перебила она, – Понабрался откуда-то этих словечек.
– Я же был простым зодчим! – извиняющимся тоном ответил Сененмут. – Со всякими оборванцами приходилось дело иметь.
– Ты уже не простой зодчий, – напомнила она, – так что прекращай.
– Как скажешь, госпожа, – притворно вздохнул тот, – значит, эта мысль тебе тоже не понравилась?
Загадочная улыбка промелькнула на ее пухлых устах:
– Я такого не говорила. Я сказала, что это опасно… но мне нравится.
– Ради тебя я хоть с Апопом сражусь, – Сененмут вновь приложился к кубку.
– Хочешь стать джати[16]?
Он аж поперхнулся, выплевывая пиво обратно.
Довольная произведенным впечатлением, она грациозно потянулась, словно дикая кошка:
– Вижу, что хочешь.
Сененмут отставил сосуд и ошеломленно воззрился на нее.
«Боги всемогущие, вот теперь… теперь риск полностью оправдан! И плевать на кощунство! Джати… Скажи мне кто об этом пару лет назад, в лицо бы рассмеялся!».
– Что с тобой, Сененмут? – наслаждаясь его изумлением, проворковала она. – Слишком душно, аль дар речи потерял?
– Ты это серьезно? – просипел зодчий.
Она вскинула тонкую бровь:
– А разве когда-то было иначе?
Он уже собрался склониться к ней, дабы впиться в эти манящие сладкие губы, но она сделала предостерегающий жест.
– Но сначала я поговорю с ним. Быть может, ничего и вовсе не понадобится.
– Конечно-конечно, – быстро закивал зодчий, – все будет так, как ты пожелаешь.
Она улыбнулась и в свою очередь отставила кубок:
– Тогда, пожалуй, на сегодня с делами можно закончить.
Ухватив Сененмута за шею, она притянула к себе. Тот впился в ее уста, с которых сорвался стон удовольствия. Дыхание участилось и стало глубоким, но на этот раз уже не от гнева. Усех был снят с шеи и бесцеремонно брошен на пол. Следом полетел и его схенти[17]…
Огонь продолжал приятно потрескивать в треножнике. По покоям разносился запах мирры, а с берегов Хапи прилетал слабый ветерок. Где-то там, во мраке ночи, Ра начинал свою яростную схватку с Апопом, чтобы на рассвете вновь появиться в сверкающей лодке на небе, заявив о победе.
Ей тоже предстояла битва. Битва за Та-Кемет. И она должна выйти из нее победителем. Иначе и быть не может. Ведь она – достойная дочь и наследница своего отца. Дочь, нареченная Хатшепсут.
[1] Уасет (Фивы) – одна из столиц Древнего Египта. Город располагался в 700 км к югу от Средиземного моря на обоих берегах Нила. Начиная с XI династии, город становится главной резиденцией фараонов и столицей всего царства вплоть до XXII (ливийской) династии.