Химера, дитя Феникса
Шрифт:
А меня качало от этой Правды. Мои побратимы, Маменька, сестричка, мой призыв, мы просто овощи с грядки, чтобы Орду своей кровью и телами напоить, да откинуть назад. Дабы нормальный Люд мог жить свободно, не боясь Лесолесья и тварей из нее, дурной живности и потравленных деревьев, что могут сжечь руку за утро своим соком. Что зелёную воду можно не пить, ежели ключи есть чистые. Я осел рядом с Адель, не слыша ничего вокруг. Везде одна Ложь и Кривда. Наши молитвы и клятвы призваны научить смирению к власти Отцов и Септориев. Весь наш Мир построен на том, чтобы служить в ожидании, когда выглянет Солнце на полный день и последняя тварь издохнет. А есть другой Мир, где свои правила и порядки. Мне стало дурно, и Я побежал на палубу, по пути расстегивая ворот. Выбежав на простор, не мог надышаться воздухом.
— Что с тобой, Светоч? Никак узнал про
— Сколько таких городищ?
— Точно не скажу, но три точно есть. А Отцы Ваши и Благородные, то есть ссыльные за пригрешения на Большой Земле. Пожизненно, без права помилования. Несут свою службу много лет, купаясь в роскоши и власти. Все городища построены по одному образу. Городище, три Отца, тридцать семей Знатных. Трижды по тридцать поселений. Три десятка в каждом призыве, остальные отсеиваются. Трое Септов. Учат Вас в лагерях на примерах смертей из выводка три ветерана. Только богов два: Мать и Отец. Потому как про третьего, про их сына говорить — ересь. Тот, что воззвал к истинным именам своих родичей. Имя его не скажу, то тайна великая.
Глава 18. Большая Река
Я сидел на палубе с отрешённым видом, осознавать, что весь мой привычный мир придуман, а каждое слово — ложь, было очень тяжело. Взвешивать каждое слово, услышанное мной или прочитанное, исходя из нового взгляда, было очень не просто. В тех моментах, что моих знаний не хватало, спрашивал Ваську Кривого. Тот охотно делился. Мир велик, Городище на нём — маленькая точка. Грады и посёлки имели названия, такие как Симбирск, Омск, Томск. Сам разбойник из деревни Фёдоровка, а его ближник — из Васильевки, что под Омском в тридцати вёрстах. Имя моего нового учителя — Василий Иванович Фёдоров. Занимался тем, что разводил живность и торговал на торжке. А на лиходейство его потянуло из-за сватовства. Пришёл женихаться к Катерине, чин по чину с выкупом, а оказалось, что его возлюбленная была обещанная другому. Родители невесты нашли лучшую долю для своей дочери и большой выкуп. Осерчал тогда Ватажник крепко. На свадьбе Васька погулял, намазал дёгтем ворота, опозорив тем самым род невесты, порезал жениха да подпалил стога с сеном. Собрал нажитое и казну да рванул на Волю, с собой на память захватив срезанную косу Катерины. Поначалу торговался, по речному пути ходил вниз в степи, а потом познал, что, если торг не случается, ушкуйники свою прибыль на меч берут. Вот как семь лет уже на другое ремесло променял честный труд. Рассказал, что Септы, помимо знакомой мне службы ищут книжки и другие доказательства большого Мира, да жгут их или относят в закрытую библиотеку, где она тщательно охраняется от простого Люда, дабы не допустить смуту. Ежели урон большой Орда нанесёт, то сироты с Большой Земли откроют новое поселение на местах Силы. Их принимают как своих и меняют знания об устройстве Мира и веры. Я тут же вспомнил про запретные места, откуда нет возврата, то были приюты и места разгрузки.
Несмотря на свои ответы, Васька Кривой имел большое уважение перед службой Септы и Городищ.
— Ты пойми. Ежели Ваш заслон убрать, то твари двинутся на юг, где богата земля Людом. Получив пищу и не встретив отпора, который им оказывают лагеря, Орда разрастется до небывалых размеров, и тогда её уже никто не остановит, — пояснял мне Василий. Про большой поход также рассказал. — Кочевники с юга, что ходят за своими стадами с места на место, часто несли урон и опустошение своими набегами. Брали живой товар, нажитое добро и быстро уходили в Степи. Когда стало совсем невмочь, а стольный Град лишился поставок хлеба, народ призвал власть к ответу. Тогда Князь собрал дружину и попросил помощи у Городищ. Те племена и Рода, что отказали в походе, были нещадно истреблены. Тогда Большая Земля и увидела всю мощь и силу отрядов Городищ. Вывернутые изменениями, покалеченные природой, тем не менее были весьма крепки на здоровье, переходы и лишения. А вера в Отца и Матерь, непоколебимая и неистовая, подымала полуживых, покалеченных и раненых в бой. В степи их кидали на передовую, дабы снизить число тех, кто вернётся. После большинство, кто не принадлежал к Благородным и Знатным родам, были определены в Северные Пустоши. Историю написали совсем другую про поход, затерев неудобные углы и другие народы, населяющие южные земли. При всём ужасе и размере лжи, порядка в ваших землях больше, а люди честнее. И служба Септов, и устройство
— А как же выродки? Нам сказывают, что любая баба из посёлка рада крепким детям, что от служителей Храма и Церкви получаются.
— То есть хитрость, в поселения Вас с ночёвкой никто не оставит. А ежели и случится такое, что ребёночек уродится да вызреет до трёх годов, его в Пустоши отправляют. Для того Ясли построили недалече, тому Гварды определены — Ямы сторожить да дитя по селениям собирать. Токмо редко когда более трёх из десятка до четырнадцати годов доживают. Девки, те, что пустоцветы, в Срамных домах трудятся, лишнюю монету с воев сбивают, дабы с похода большого казна не собиралась.
— Я видел воев Князя, добротная бронька да и сами мужи крепкие.
— То лучшие и в силу вошедшие Мужи. Если их вьюношу супротив вашего одногодки поставить, то увидишь разницу. Живут в спокойствии и Мире, а не как вы в постоянной борьбе за жизнь.
— Что с Ведьмой надумали делать? — перевёл тему на насущнее.
— Думали, как крючок использовать супротив тебя, но то лишнее оказалось, а знахари и лекари Князю более чем нужны. Я за Вас выкуп получу, ранки закрою да заживу в спокойствии. Может, даже домой вернусь, виру заплачу за срам и ущерб женишку. К Катерине перегорел за столько годиков, даже рад, что не женихался тогда. Щас выберу себе девку из покладистых, да жить-поживать буду.
Я глянул на Ваську Талантом. Спина поколота копьём, нога пробита стрелой. Голова от крепкого удара пострадала. Но то — не оружие Призыва. Наше племя такое не пользует.
— Как Я понимаю, тебя твои ватажники побили?
— Хех, верно разумеешь, то Обозник людей на мятеж подбил за то, что Я тебя на потеху не отдал. Ежели не люди Князя, то пустили бы нас с тобой на ремни, а так, глядишь, выживу. Всё в руках Перуна.
Ещё один язычник. Пора и честь знать, и проведать Адель.
В трюме половина дружинников дремала, вторая чистила снаряжение. Сабли точили, ножны смазывали, ножи ладили от зазубрин, а короткие луки подклеивали смолой.
— До ветра ходил? Али укачало с непривычки?
— Правду нашёл, только не особенно ей порадовался. Сиречь, горькая получилась.
— Это да, Ваши редки в наших краях, потому как без Септов их наказано бить смертным боем. Только Вас одни берендеи привечают и могут схоронить, схожи вы угрюмостью своей да лгать не можете.
— Говорят, они просты и любопытны, как дети. Но скованы многими правилами и аскезами?
— Есть такое за ними — облапошить любой сможет, последнюю воду отдадут за просто так, но стоит нарушить их Закон, сразу понимаешь, почему их так кличут.
— Как так? — изумился Я.
— Беры! Медведь то бишь по-вашему. Двое таких в неистовстве своём могут строй Щитов разбить. Неспроста у них совершеннолетие приходится тогда, когда они голыми руками зверя дикого заломают. Отдохни, скоро на переволоках много сил потребуется от каждого.
По палубе громко затопали, раздался смех, а за ним и голос знакомого мне Стеньки Разина. Слов слышно не было, но весёлость Я почуял и так.
Прижав дрожащую Адель, Я провалился в тревожную дрёму. Вечерело и становилось пасмурно. Налетел северный Борей, и Ладью стало кренить по ветру, косой парус тянул в сторону правого бережочка, лишь тяжёлый киль прямил по курсу. Лодку качало от порывов, и даже большая усадка не давала устойчивости судну. Судно скрипело, завывал ветер, ища щели в корабельных досках. Время от времени раздавались свистки и окрики мореманов Ладьи.
— Просыпайтесь! Впереди пороги, не пройдём гружёными. Справа сходни есть, берите тюки и таскайте на бережок. Сенька за глубиной смотрит, скажет, когда хватит.
Растолкав Адель, Я вручил ей лёгкий туесок, сам взял по силам тюк, перемотанный бечёвкой. Выйдя на палубу, изумился изменениям. Ровный ранее берег сменился острыми скалами и большими валунами. Вся Ватага споро тоскала груз, несмотря на положение и чины. Васька Кривой, упираясь на клюку, пёр мешок, обливаясь болезненным потом. Часто делал остановки, но его никто не жалел и не помогал. Была заметна суета и нервозность, народ частенько поглядывал на скалы. Выгрузив первый тюк, Я поторопился за следующим, проходя мимо Васьки, спросил: — Чего народ нервничает и кого ждёт со стороны скал?