Химера, дитя Феникса

Кузиев Эд

— Добро, подтягивай семерых к воротам, остальных в левый угол. Кидать камни по отмашке, просто бейте кучно, особо не цельтесь. Вашими руками праща щиты пробивает. Дротики берегите, встречайте ими только под стенами. К каждому отряду придам двух щитовиков и пару Следопытов с самострелами. Остальные будут встречать ворога у ворот. Босик, иди с Маруком, во всём его слушайся.

Марук взял меня за плечо и повёл стороной от воды, изредка коротко оглядываясь, как бы невзначай кидал взгляды по сторонам. Дойдя до ставки Михея, толкнул меня вперёд, прикрыв полотнищем вход в шатер и приложив палец к губам, успокоил Купца и его поднимающуюся на ноги охрану. Пройдя насквозь ставку, мы вышли с обратной

стороны и, таясь, как верты, рывками пересекали лагерь. У бочек Марук нырнул под навес, растолкав местного сторожа. Рукой прикрыв ему лицо, быстро поведал о засаде. Затем подсадив меня на навес, сам остался у бочек. Сторож поначалу от полученных новостей дёргался и пузырил сонные глаза, пока Септ его не образумил. — Что ты дергаешься, как по нужде собрался. Стань свободнее, ногу откинь, табачок посмоли. Веди себя как обычно.

Возничий внял его словам и расслабился, Я же, закинув руки за голову, направил свой взгляд в хмурые небеса, Небеса, как говорил дед Тит, от слов нет беса. Там всё чисто, без лжи и пороков, без тягости тела и мятежных мыслей, а над ним Отец-Небо. Говорят, изредка можно увидеть бисер, рассыпанный за вечными тучами. То зрелище редкое и случается раз в жизни у счастливчика. Вот бы хоть глазком глянуть за серые небеса.

— Давай быстрей, скоро начнут ворота палить, слышишь же, как пустослов свистит, то есть наш тайный знак. Сторожа я сам тюкну, — раздался взволнованный шёпот.

Я трижды постучал по навесу, Марук ответил тем же. Аккуратно выглянув, увидел троих мужей, что, таясь, бубнили промеж собой. Один резко встал и начал стравливать с руки бечевку, разматывая кистень. Остальные мяли в руках кожаные бурдюки, скрывая волнение и робость. Схватив за грузило, потрусил в сторону бочек. Медленно и, держась прикрытия развешанного тряпья и скарба, шёл за спину возничего, тот совсем расслабился и пускал сизый табачный дым из кривой курьей трубки, упершись плечом в столб навеса. Не доходя до курильщика пару шагов, злодей растянул кистень, уронив бой на землю, и принялся наматывать конец шнурка на руку. Оторвавшись от бочки, оттянул руку за спину и махнул орудием, как вдруг, на середине пути, прямо над головой лиходея тросик встретился с лезвием серпа и оборвался, отправляя грузило широкой дугой в сторону лагеря. Разбойник растерянно смотрел на оборванный трос, недоумевая, как так получилось. Затем загорелся злобой, вытащив из голенища нож, пошёл за спину сторожу. Серп показался из тьмы второй раз, резкой молнией пробив висок ворогу. Тут же выскочил Марук и подхватил падающее тело, сноровисто потянул его к бочкам. То ли Возничий был глуховат, то ли сильно провалился в свои мысли, иначе трудно объяснить, что он не отреагировал на шум и шорохи за спиной. Септ из-за бочек махнул рукой двум подельникам.

— Гавр! Готово всё? Щас мы курдюки вскроем и идём, — радостно, оттого что дело идёт к концу, произнёс невысокий муж в жёлтом жупане и в широких штанах. Схватив зубами пробку, потянул в сторону, а опомнившись, стал сплевывать. — Мать его ети, забыл, что потрава тут. Как бы не окочуриться.

Марук вышел из тени и развернул серпы.

— За богохульство на Мать Сыру Землю есть лишь одно наказание. Я, Септорий Меры, Мардук Тёмный, назначают тебе виру, размером в жизнь. Исполнение оставляю за собой.

Травители оторопели от неожиданности и замерли столбами. Палач быстро преодолел расстояние и одним ударом снёс голову приговорённому. Второй уронил курдюк, из которого начала выливаться потрава с резким горьким запахом. Упав на колени, принялся молить о пощаде. Подтянувшись за край навеса, Я спрыгнул неловко, подвернув лодыжки, прихрамывая дошёл до Тёмного.

— Заставили меня, не хотел, Матерью клянусь и Отцом. Смилуйся, назначь виру любую, но оставь жизнь.

Пожалуйте… — закрыв руками лицо, зашёлся в плаче единственный выживший.

Марук резко махнул серпом, сбивая кровь с лезвия, мелкие капли разлетелись, пачкая лицо и одежду лиходея.

— Оружие какое есть? — спросил Септ.

— Нож маленький, порезать чего или смастерить из дерева. Вот он, возьмите.

— Брось на землю, Бос подыми. Какой сигнал должны были получить люди Кривого?

— Клёста свист, тот, что щёлкает промеж песни своей. Трижды, ежели всё случилось, дважды, если сделали не всю работу.

— Как получили потраву и приказ? — поигрывая серпом, дознавался Септорий.

— Приказ стрелой пришёл, наша кибитка у стены стоит. Яд пробросили днём, серые торговцы за воротами. Каюсь, честно, готов оплатить кровью.

— Бос, что думаешь? Веришь ему?

— Лукавит сильно, по счёт потравы и стрелы — без лжи, про свист недоговорил. Не сожалеет, лишь разочарован, что попался, — рассматривая лиходея, Я видел все эмоции, что пылали в нём.

— Что Вы, господин, истину Вам говорю, — коленопреклонный в очередной раз соврал.

— Лжёт.

— Каков сигнал — последняя попытка, дальше судилище будет.

— Я откуплюсь, монеты имеются. Вира за попытку потравы не более пятидесяти монет, выплачу, — совсем другим голосом заговорил предатель.

— Вира за травлю Люда. Двадцать монет. Вира за травлю воя. Сорок монет. Вира за купца восемьдесят монет. За Септа сто, — выбивая слова, произнёс Септорий Меры.

— То есть, ты, Септ, в пять раз больше стоишь простого Люда? Чем же ты так хорош? Кровушка одного цвета, рук да ног — одного количество. По Матери Земле ходишь, а не летаешь у Отца Неба. Может, Талант есть?

— Талант есть. Я честно и справедливо сужу виру. Каждому мерой по правилу и заслугам. Вопрос всё тот же: каков сигнал?

— Потрава вся вытечет, как судить будешь? Сам я не признаюсь. Нравишься ты мне, скажу секрет. Колокол нужен для сигнала, позвони своими бубенцами, глядишь, и звон пройдёт, напугаешь крепко Кривого, он с испугу сам повесится.

— Бос, позови сторожа, а сам бегом за Вязем. Тут подход нужен особый. Да поторапливайся!

Олег наказал мне слушаться Септа, потому Я поспешил исполнить его волю. Толкнул сторожа и велел ему идти к задержанному. А сам припустил к воротам, не доходя шагов пятьдесят до заслона, дерево на частоколе вспыхнуло синим цветом, а в лицо ударило горячим воздухом, то дружки отравителей смогли подкрасться да пустить петуха (поджог). Наш забор жадно грызло пламя, послышались окрики, то Олег приказал выбить колья из забора, дабы не допустить распространение пожара. Подбежав к септу Наказания, передал ему просьбу Марука Тёмного. Тот лишь криво улыбнулся да пошёл в развалку к бочкам. Частокол не тушили, берегли воду, лишь, обжигая руки и паля волосы, обваливали колья, сбрасывая их наружу, да присылали землицей. Выгорело или было разобрано порядка двенадцати саженей частокола (двадцать четыре метра). Со стороны навеса раздался свист клеста, громкий и пронзительный с щелчками и переливами.

— Вязь чего-то балует, — удивлённо произнёс Олег.

Я не стал ничего говорить. Септы сами поведают о допросе. А со стороны бочек тянуло болью, ужасом и неизбежностью смерти. Я присел на покрытую сажей и дорожной пылью телегу и задумался. Как же Я устал от этой крови, от лжи и притворства. Ради монет и выгоды уже погибло трое наших ребят, а сколько покалеченных и погибших с другой стороны, боюсь предположить. Зачем мне такой Дар? Наказание это или проклятье?

— Что-то совсем скис, братко. Олег велел тебе идти к кострищу и отдохнуть. Мы тут постоим, ворога постережём. Не переживай, пока мы на посту, ты будешь в безопасности, — обнадежил меня Таран.