Хирург Коновалов
Шрифт:
***
– Ты там в командировке оглохла, что ли?
Я замираю. Первое ощущение – что у меня слуховые галлюцинации. Что мне кажется. Оборачиваюсь медленно. Не кажется.
Вадим.
Первое желание – броситься ему на шею. С визгом. Вцепиться и не отпускать. Но вопреки этому желанию так и стою, замерев. Смотрю на него жадно, насмотреться не могу. За время нашей разлуки наступила осень. На смену легким рубашкам и светлым джинсам пришли темные тона и теплая куртка. Небрежно намотанный шарф и хмурое выражение лица.
Прокашиваюсь. Я
А Вадим отбирает у меня чемодан.
– Вадим…
На этом слова у меня заканчиваются. А он свободной рукой берет меня за руку.
– Пошли. Не здесь же…
Он тащит чемодан. На нем же колесики есть, можно же катить, зачем тащить… Но Вадим героически прет чемодан и меня за собой. А я сама цепляюсь за его ладонь. Может, это наше последнее прикосновение.
Мы выходим из здания аэровокзала, вокруг привычная суета, люди, машины. Куда мы идем?! Я не собираюсь никуда с ним ехать. Откуда он вообще тут взялся?! Первый шок проходит, я начинаю потихоньку соображать.
– Вадим, нам надо поговорить.
Он резко останавливается. Оборачивается.
– Да неужели, блядь? Неужели?! Отлично. Давай поговорим.
И он тащит меня и чемодан дальше.
Мы устраиваемся у скамейки. У соседней стосковавшиеся за время полета по никотину люди жадно курят. А у нас тут… безникотиновая вечеринка. С другими вредными для здоровья процедурами.
– Ну? – Вадим ставит чемодан. Складывает руки на груди. Понимаю, что ненавижу этот его жест. – Давай. Говори.
И скажу. Я сделала все, чтобы избежать этого разговора. И, похоже, сделала это зря. А ты приехал сюда, хотя я не просила! Вообще не понимаю, откуда ты тут взялся. Ты стоишь напротив меня, сложив руки на груди и упрямо выдвинув вперед челюсть. Чего ждешь? Оправданий? Извинений? Чего ждут с таким выражением лица?
Не знаю, чего ждешь ты, Вадим. А я скажу тебя правду. Ее, говорят, утаить невозможно.
Истину говорят.
Делаю глубокий вдох.
– Помнишь… Помнишь, когда мы только начинали… – что мы начинали, что?! Как это назвать?! Я не знаю. Мне вообще кажется, что я сейчас снова разревусь, а я не хочу этого делать! Только не перед ним! Еще один глубокий вдох. – Наше «пока» закончилось, Вадим.
Его брови сходятся на переносице.
– Что это значит? Какое, на хрен, пока?
– То самое. Которое «пока мы вместе».
Сначала на его лице мелькает тень то ли воспоминания, то ли понимания. А потом оно вообще меняется. Меняется так, что мне вдруг становится страшно.
– Ты кого-то встретила? – хрипло выпаливает он.
Конечно. Коне-е-е-ечно. Только эта причина может быть! Ты мне тут еще сцену ревности устрой, Коновалов!
И в этот момент во мне что-то кончается. Мне становится просто уже все равно. Когда с тобой случается твой собственный персональный катаклизм, то глупо волноваться, как ты выглядишь в глазах другого человека. Даже если это бесконечно любимый человек.
Вадим сверлит меня мрачным взглядом.
– Я
Он дергается так, будто я влепила ему пощечину.
– Кто он?!
Орет так, что люди у соседней скамейки дружно делают несколько шагов в сторону от нас. Это было бы даже смешно, если бы…
– Я тебя полюбила. Помнишь, ты говорил про симпатию? Симпатия – чувствовать вместе. Мы больше не чувствуем вместе, Вадим. Я люблю тебя, а ты любишь качественный секс со мной.
Он смотрит на меня, замерев. Абсолютно стеклянным взглядом. Так, словно его огрели заклинанием из книги про Гарри Поттера.
За его спиной медленно проезжает такси. Я хватаю за ручку чемодана и бегу к машине. Вот видишь, колесики прекрасно катятся. Так же, как и моя жизнь под откос.
***
За желтым чемоданом захлопывается дверь багажника. Машина трогается с места. И тут я, наконец, отмираю. Это что, блядь, было?!
Медленно оседаю на скамейку, оттягиваю шарф от влажной шеи. Ну, Ласточка, ну, е-мае… А сразу сказать нельзя было?! Сползаю вниз по скамейке, вытягиваю ноги, ложусь затылком на спинку. Это вот так вот ласточки любят, да? Сначала доводят мужика до тихого бешенства, потом до нервного тика, потом до предынфарктного состояния, а потом уже, на десерт: «Люблю тебя».
Смотрю в небо надо мной. Там нет птиц. А было бы символично, если бы надо мной сейчас кружились ласточки. Но здесь, в районе аэропорта, их, наверное, и не должно быть. Смотрю в пустое безоблачное бледно-голубое небо. И почему-то улыбаюсь, как дурак.
Где-то одна Ласточка тоже уже долеталась…
Мою медитацию прерывает звонок мобильного. О том, что это Инна, не может быть и речи. Нет, от нее адекватных поступков в ближайшее время ждать не стоит – пока я ей голову на место не вправлю.
Это Алферов.
– Вадим Эдуардович, мы вас потеряли! – рапортует бодро.
– Я же предупредил, что задержусь с утра.
– Предупредили, – вздыхает Жека. – А мы все равно потеряли.
Встаю на ноги.
– Насколько вопрос срочный? – иду к парковке. – Час терпите?
– Час терпим.
– Постараюсь успеть. Если что – звони.
***
Там все вразнос пошло кучненько. Как по заказу. У двух пациентов – послеоперационное ухудшение. Одного так стабилизировали, второго пришлось вскрывать повторно. И дежурство у меня по плану. Можно было бы подмениться, но не сегодня. Тут такая ситуация в отделении, что мне лучше остаться. Чуйка говорит, что ночь будет бурной.
Приземляю жопу на диван я в районе пяти. Уже почти все разошлись. У меня есть собственный кабинет, так-то. Но диван в ординаторской – намоленный. И спится на нем исключительно хорошо. Наиль ржет надо мной, что я единственный заведующий во всей клинике, который берет столько дежурств. И что эта блажь у меня быстро пройдет. Много он понимает… А может, и много. У Наиля опыта заведования побольше моего.
Сползаю по дивану вниз, ложусь затылком на спинку, вытягиваю ноги.
О-пач-ки.