Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– Ну, - сказал Даниль. Пока что Аня не более чем пересказывала учебник («береговую гальку» она взяла именно оттуда – автором учебника была Лильяна Евстафьевна, которая мыслила поэтически), и Сергиевский успел сообразить, что статья пойдет не во внутренний сборник МГИТТ, а в какой-то научный журнал, может, даже англоязычный.
– Одна из малоисследованных проблем… ну, у нас все проблемы малоисследованные… - стесненно сказала Аня, едва подняв на Даниля глаза, - это «барабашка»… способность свободных фрагментов подсоединяться к небелковым структурам в плотном мире. Неизвестно, как было раньше, а теперь наиболее часты случаи подсоединения к автомобилям и домашним компьютерам,
– И чего?
– Я обмолвилась об этом, а Эрик Юрьевич сказал, чтоб я статью написала. Я говорю – это же все знают. А он сказал, что эти фрагменты еще никто не додумался использовать во благо. Например, сообщать им функцию защиты контактирующего с ними человека. Создавать что-то вроде амулетов. Скажем, чтобы квазидуша автомобиля стремилась избегать аварий, еще какая-нибудь защищала от болезней, или даже способствовала высветлению кармы. Я говорю: «Эрик Юрьевич, это же ваша идея, я не могу ее от своего имени разрабатывать». А он: «Я ее только сформулировал. Пишите. Будет публикация». Вот… я пишу. Только я не очень хорошо эту сферу знаю, а ты должен был заниматься… в связи с динамикой сансары…
– Я, если честно, глубоко не вникал. Но занимался. А что тебя интересует?
– Насколько сложное должно быть устройство, чтобы фрагмент мог к нему подсоединиться, - Аннаэр, наконец, подняла голову. – И какие функции фрагменту можно сообщить. И где можно брать донорские фрагменты, чтобы не нарушить динамику сансары – вот что главное, без этого все исследование ничего не стоит.
«В аномалии можно, - немедленно пришло в голову аспиранту. – Даже нужно. Много их там… не по делу свободных».
Но сразу он этого не сказал, потому что глаза у него полезли на лоб, а сердце – в пятки.
Аня, потупившись, ждала ответа, очевидно полагая, что Даниль погрузился в размышления; тот только надеялся, что лицо у него сейчас не настолько глупое, чтобы Мрачная Девочка свое мнение поменяла. «Что-то будет, - ужасался Сергиевский. – Ой, что-то будет!» Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять, с какой стати Лаунхоффер вдруг заинтересовался свойствами свободных фрагментов, да еще в плане их практического употребления. Его никогда не занимала практика, он занимался теорией, притом исключительно для собственного удовольствия, отнюдь не стремясь принести пользу человечеству – и тут вдруг «защита от болезней», «высветление кармы», «амулеты»… «Ящер все знает, - понял Даниль. – И он страшно обиделся! Кто же ему сказал? Гена? Ворона? Она что, совсем с ума сошла?!»
– Даниль, - Эрдманн встревоженно заглянула ему в лицо, - что-то не так?
– Н-нет, - строго сказал тот и потер лоб – хотелось скрыть лицо. – П-порядок. Д-думаю просто. И… извини.
– Ничего, - она захлопала глазами. – Ты можешь что-то посоветовать?
– Могу, - Даниль невольно усмехнулся краем рта. – Еще минуту подумать дай.
– Да, конечно… - в глазах Ани Сергиевский увидел нарастающее почтение, и ему стало весело, хоть и немного страшно. «Опять Ла-Ла бодаются!
– с нутряным смешком подумал он. – Высокими человечьими лбищами». Картина ученого сражения против воли предстала как живая, и Данилю стоило огромных усилий не рассмеяться.
Ящер узнал, что проблему аномалии собираются решать без него – и вознамерился Ларионову подгадить. Ректор предполагал вести исследования в плане создания лекарства или вакцины для тонких
И тут Даниль понял сам.
До аспиранта дошло, чего и как добивался Андрей Анатольевич, и ребра заныли от смеха. «Дух противоречия силен в этом достойнейшем человеке», - вспомнил он. Добрый забавный старец скоро должен был разменять век; он прошел войну, он удостоился всех научных регалий и пережил свое честолюбие. Он просто хотел, чтобы Эрик Юрьевич на полчаса отвлекся от игры в божественных кукол и использовал свой несравненный разум для решения настоящей проблемы. На просьбу о помощи Лаунхоффер не отреагировал бы из принципа, отрезав, что занят работой – но заподозрив, что в нем не нуждаются, ворвался в расположение сил как танк. «Старикан тоже знает код, - пузырясь от восторга, подумал Даниль. – Ух, как Ящер будет злиться, когда поймет, что его развели! Ну да, есть два способа что-то сделать: сделать самому и запретить делать это детям…»
Лаунхоффер гениален, а Ларионов мудр; может, блистательные Ла-Ла и не подадут друг другу руки при встрече, но чудовищная угроза отступит, ученые МГИТТ справятся с аномалией.
– Значит так, - сказал Даниль, - Ань, слушай…
Улыбалось с небес бледное осеннее солнце, высверкивая отражениями в темных зеркалах луж; играл последними листьями ветер, по-зимнему холодный, не по-зимнему влажный. Упрямо зеленела трава, ловила последнее тепло. Блистали начищенные стекла витрин, еще не во всех кафе закрылись летние веранды, и девушки не прятали кудрей под шапками.
Он шел, отвечая солнцу улыбкой, с разбегу перескакивая через лужи, танцующей походкой счастливого праздного человека. Засунув руки в карманы, глазел по сторонам и напевал под нос что-то веселое без слов и связной мелодии. Провожал глазами красавиц и подмигивал детям – молодой, беззаботный и всемогущий.
Подойдя к воротам МГИТТ, Даниль остановился и задрал голову: в вышине над институтом, ярко-черные на сверкающей голубизне, кружились птицы. Это были обыкновенные птицы, самые простые, кормившиеся в скверах и на помойках, и оттого на душе у аспиранта окончательно просветлело.
Как-то все само собой успокоилось и обошлось; такие схемы развития событий Данилю всегда были очень по сердцу. Последняя встреча с Ящером прошла как по маслу: тот нашел ценными некоторые мысли, высказанные Сергиевским в начале аналитической части, расщедрился, подсказав пару непрямых связей, и ни единым словом не обмолвился об инциденте на лесной дороге. То ли решил не провоцировать лишних вопросов, то ли имел параллельный план; в любом случае Даниль уже устал беспокоиться и с радостью забыл о случившемся.