Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– Ну и чего? – мрачно спросил Даниль. – Я ж сказал – я делом занят. Не лезь под руку.
Сова вспорхнула с его плеча, переместилась на монитор перед Сергиевским и в лад приятелю жутковато угукнула, отчего аспирант окончательно потерял вкус к играм. Он предчувствовал открытие, у него уже руки начинали дрожать от азарта, и разбираться с противными тварями, которые еще и притворялись, что не умеют говорить по-человечески, было как-то совсем некогда. Даниль лихорадочно шарил по столу мышью, благословляя случай за то, что система все-таки как две капли воды похожа на «Окошки» и потому не приходится блуждать в опциях, а птицы сидели вокруг и смотрели. Только когда он сумел вывести в полноэкранный
Зла на ворона Даниль не держал. Птица просто загораживала монитор.
– Брысь! – велел аспирант.
И когда ворон повиноваться отказался, Сергиевский на миг поставил вокруг него «хирургическую ширму» - изоляционную стенку, отгородившую искусственное божество ото всех существовавших здесь энергетических контуров; продержись «ширма» чуть дольше, многомерное пространственное сознание птицы начало бы сворачиваться внутрь себя. «Поняли, с кем дело имеют», - удовлетворенно подумал Даниль, когда оба, и ворон, и сова, кинулись от него подальше и сгинули где-то в темных углах за шкафами.
А потом напрочь забыл о них.
То, что творилось на мониторе, было не в пример интереснее.
Вероятно, программист разобрался бы в этих потоках чисел, букв, знаков, формул. Сергиевский даже не пытался вникать. У верхнего края окна белела привычная панель со словами «Файл», «Процессы» и «Сервис»; отсутствие столь же привычной надписи «Справка» несколько озадачивало, но Даниль вообще был не из любителей изучать инструкции и с гордостью полагал, что все схватывает на лету. Открыв меню «Процессы», он утвердился в этом мнении. В характеристиках текущего процесса указывались долготы и широты, и хотя Сергиевский не мог поручиться, что они в точности совпадают с координатами Северорусской аномалии, интуиция говорила, что связь недвусмысленна.
А еще там был процентный показатель готовности.
Тридцать шесть процентов.
«Тридцать шесть процентов чего? – Даниль в задумчивости потер лоб. – Аномалия стабильна, с тех самых пор, как появилась, это я точно помню. Почему тридцать шесть? А когда дойдет до ста – что будет?»
Ответов не было. Тот, кто писал программу, писал ее не для глаз сторонних людей. Даниль задался вопросом, знает ли о существовании загадочной безымянной программы ректор. Если знает, то Сергиевский попадет в глупейшее положение, прискакав к нему с радостным докладом. «Неужели не знает? – изумился аспирант. – Квантовая машина одна на весь институт. Если кто-то отхватывает такой громадный кусок ресурса, этого нельзя не заметить». Тут же пришло в голову, что могучей машиной практически не пользуются – нет реальной надобности, к тому же непосильно сложно для многих управляться с компьютером, существующим лишь в тонком мире. «А если про это все знают, почему мне не сказали?» - подумал Даниль и нашел мысль здравой. В конце концов, его уже подключили к полусекретному (от Лаунхоффера) проекту институтского руководства, Ворона сама провела его в охраняемый отдел; он – человек, которому доверяют. «А вот кто сюда еще ходит? – Сергиевский откинулся на спинку жесткого стула, чувствуя себя частным детективом. – Кто еще мог ее найти и почему не нашел?»
Детектив из Даниля определенно вышел бы никудышный, потому что вопрос был несусветно глуп. С тем же успехом он мог спросить, почему в отдел мониторинга не ходят толпы туристов – ответ оказался бы тем же самым.
Ворон.
Разумная охранная система, которая соглашалась впустить лишь того, кто точно знал, что именно будет искать здесь. Конечно, человек, чья квалификация приближалась к лаунхофферской, мог программу и обойти, но, во-первых, в таком случае ворон наверняка срабатывал
Причислить некоего Д.И. Сергиевского к нелюбопытным людям значило серьезно погрешить против истины. Аспирант ухмыльнулся, скорчил рожу и ткнул по ссылке «Отчетность».
Белое полотно таблицы раскинулось по экрану.
– Опаньки… - пробормотал Даниль и закрутил на пальце прядь волос. – Тепло, совсем тепло…
Даты и проценты, проценты и даты, почти без пояснений, но пояснения тут и не требовались: Сергиевский узнал первую, самую раннюю из дат, и всякие сомнения его покинули. Это был день разрыва, день, когда пришли стфари – и он же был началом отсчета.
«Она не может себя заживить, - сказал когда-то Ксе; лицо шамана казалось землистым, вконец измученным. – Обычно она очень быстро залечивает свои раны».
«Исследование аномалии может серьезно продвинуть науку вперед», - сказал Ящер.
С самого первого дня в аномалии шел какой-то процесс, отражавшийся здесь, в строчках кода неименованной программы без справочного раздела, и ворон Лаунхоффера, зловещая тварь, по возможностям равная божеству, был при нем стражем… «Никто не может запретить Ящеру делать то, что он хочет. Но почему в секрете-то? – недоумевал Даниль. – Ларионов бы только порадовался, что такой монстр над проблемой работает. Он же все понимает: Ящер, конечно, псих и отморозок, но гений же. Неужели Лаунхоффер только назло ректору программу прятал? Как-то это совсем по-детски…»
А потом Даниль увидел, что у окна есть не только вертикальная полоса прокрутки, но и горизонтальная.
Щелчок мышью произвел эффект разорвавшейся бомбы. Аспирант выпучил глаза и уронил челюсть. В крайнем справа столбце таблицы шли пояснения – скупые, краткие, полупонятные, но то, о чем в них говорилось, заставило Даниля заподозрить, что он тут, в мистическом подвале, после бесед с цветами и птицами добрался уже до галлюцинаций посложнее. Первым десяти процентам соответствовало загадочное «Образов. почки», следующим пяти – еще более загадочное «Гармониз. колебаний. Ритм», дальше и вовсе шло по нарастающей – «Автономиз. Замык.», «Лабиринтовая структура», «Перенастройка», «Перенастройка 2», «Формир. врем.», «Старт» и последнее, Даниля совершенно убившее – «Хвост».
– Почки, - сказал аспирант, идиотски осклабившись. – Печень. Но главное – хвост!.. лабиринтовой структуры, ага…
Хвост как ничто другое убедил Сергиевского в полной абсурдности происходящего. Что-либо понять здесь было решительно невозможно, не стоило и пытаться. Даниль только заметил, что ни «Старту», ни психоделическому «Хвосту» даты и процентные показатели пока не соответствуют. Очевидно, эти этапы еще находились в проекте.
– Я понял, - сказал Даниль вслух. – Это про зебру. Белая полоса, черная полоса, белая, черная… а потом хвост!
Негромкое совиное уханье раздалось под потолком.
– Да, - отозвался аспирант, не оборачиваясь, - у тебя тоже есть хвост. У всех есть хвосты! И у меня был. По анатомии хвост. Как мне лень было… Ой, мля, что это?!
Сергиевский аж подпрыгнул на стуле. Окно программы замигало, таблица свернулась на панель пуска, а тридцать шесть процентов готовности сменились тридцатью семью. Потом все успокоилось. Даниль с минуту сидел, обмерев, зажав между колен мокрые от волнения руки: все казалось, будто должно произойти что-то жуткое. Но кругом царил мир и покой, даже птицы Лаунхоффера совладали с робостью и вновь проявились в плотном мире. Интересовал их, похоже, больше монитор, чем аспирант. Даниль развернул таблицу.