Хищная книга
Шрифт:
— Дорогая? — опять начал он. — У тебя ключ от наручников?
Миранда была чрезвычайно далеко от увольнения. Фердинанд по-прежнему держал свои карты при себе, а ей до обиды хотелось, чтобы он выложил их на стол, раскрыл свои козыри, рассказал ей, что ждет их двоих. Если это будут просто блудливые выходные для продавщицы и крупного бизнесмена, почему у них до сих пор стыдливо прикрыты задницы? А если это действительно романтическая прелюдия к блаженству на всю жизнь, почему он не
— Чаю? — спросил Фердинанд. Они сидели в ослепительно белых простынях, все еще крахмальных из-за штиля этой ночью.
Золотистые лучи наступающего ясного дня скользили, как по волнам, по мышцам его сильной руки, которою он держал серебряную чайную ложку. Их завтрак стоял на сверкающем серебряном подносе рядом с койкой, и Миранда подумала, что все вокруг выглядит до нереальности резко, все, за исключением уклончивого и расплывчатого Фердинанда. Было в нем что-то, из-за чего хорошо сфокусированное изображение становилось нечетким.
— Да, спасибо, — рассеянно сказала она, с уколом ностальгии вспоминая свои утренние рвотные сеансы, которые всегда ненавидела. Они совсем не казались уместными в этом новом мире, где завтракают на серебряных подносах. Оказалось, кстати, что завтрак и сам по себе способен избавить ее от этой привычки.
Фердинанд, наполняя ее чашку прозрачной бронзой чая, свивавшейся в резную, гладкую и твердую, словно бы стеклянную струю, смутно чему-то улыбался.
— Молока?
— Спасибо, нет, — ответила Миранда, быстро проведя свободной рукой над своей чашкой.
— Ты хорошо спала?
— Да. Очень. А ты?
— Как бревно.
— Хорошо. — Миранда не могла себе представить, о чем тут еще можно говорить, они могли с тем же успехом весь остаток дня просто смотреть в окно. Темы для разговора не просматривалось, даже какой-нибудь до ужаса банальной, хотя прямо под ними, под поездом скрежетала железная хроника войны и смерти, событий, столь значительных, что они повлияли на судьбы народов, громыхая в снопах искр и в пламени.
— Похоже, славный выдастся денек, — сказал Фердинанд на том месте, где в последние дни великой войны проехала в капитулировавшее отечество тысяча контуженных австрийских солдат, мертвых, но еще не прекративших жить.
— Да. Похоже. Даже как-то жалко, что мы заперты в поезде. — Здесь восхищенно раскрывшие рты с ортодонтическими скобами подростки, люди нового рейха, упаковавшие в свои разноцветные рюкзаки наивность, смотрели в окно на эти же деревья, сжимая в руках билеты внутренних линий, и видели, как уплывает вдаль их бледное отражение и их невинность.
— Да, жалко. — Ни на сантиметр севернее, ни
— Правильно. — Стоя в тесноте, со стекающими по ногам экскрементами, человеческий скот ехал к далеким газовым душевым.
— И сколько ты будешь заниматься этой хренотенью?
— Пардон?
— Послушай. Я не для того бросила работу и поехала через весь континент в поезде с совершенно незнакомым человеком, чтобы разговаривать о погоде и чувствовать себя такой же нужной, как второй язык во рту.
Фердинанд понял, что проигрывает завоеванные позиции и битву за ее сердце. Теперь нельзя просто ехать, предоставив поезду сглаживать напряженность; придется немножко поработать самому. Подключив свое самообладание, он приблизился губами к ее лицу.
— Разве второй язык во рту, — спросил он, целуя ее, — не бывает кстати? — и проник языком меж ее губ.
Миранда вытолкнула его язык назад.
— Со вторым языком не получается разговаривать правильно.
— Мы разговариваем неправильно? Почему ты так думаешь?
— Ты всегда заставляешь меня говорить. Задаешь вопросы, и ничего не рассказываешь о себе самом. Честно говоря, я не понимаю, я еду с самым застенчивым человеком в мире или с самым засекреченным!
— Что ты хочешь услышать?
— Нет, что ты мне хочешь рассказать?
— Я не знаю, — пожал плечами Фердинанд.
Миранда вскочила и бросилась к дверям купе. Она принялась перетряхивать чемоданы в поисках подобранной с безукоризненным вкусом одежды.
— Думаю, я лучше проведу время, если сойду на следующей остановке.
— Она будет на вершине горы.
— Значит, оттуда откроется прекрасный вид, — сказала Миранда, складывая небесно-голубое платье.
— Что? Что ты хочешь от меня услышать?
— Я ничего не хочу от тебя услышать, — крикнула Миранда из своего купе. — Ну, ничего, что ты сам не хотел бы рассказать. Хотелось бы немножко узнать, ну, не знаю, о том, кто ты такой, что с тобой было в прошлом, как ты стал человеком, который способен пригласить совершенно незнакомую девушку в романтическое путешествие.
Ультра, прислушиваясь, как она одевается, начал повторять про себя шпионскую биографию «Фердинанда». Она вязла в зубах, словно официальный некролог. И тогда он сделал необычную вещь — решил ее развить и дополнить. Чем-нибудь достаточно безобидным. Ничего такого, что угрожало бы раскрыть его засекреченное настоящее лицо, но что-нибудь правдивое из его прошлого. Какую-нибудь быль. И тем самым он на краткий миг вырвался, впервые со времен отрочества, из паутины, которую так аккуратно плел вокруг себя вею свою взрослую жизнь.