Хищники с Уолл-стрит
Шрифт:
– Как дела?
– Шикарно!
Твой юридический департамент просматривает документы на некий коллар с нулевой ценой – технику хеджирования, дающую твоему клиенту возможность избежать катастрофического ущерба на двух миллионах акций и удержать дополнительный апсайд. Бумаги крайне волатильны, и пока тянется выматывающее кишки ожидание, когда законники дадут добро, акции падают ниже пороговой цены, с которой ты уполномочен действовать. К твоей досаде, сделка пролетает, а вместе с ней и возможность прикарманить 300
– Как дела?
– Шикарно!
Три акулы сожрали твоего лучшего друга. А когда ты хочешь найти утешение у собственной жены, то вспоминаешь, что она тоже мертва. Думая, будто можешь найти утешение в конторе, ты наставляешь клиентов насчет наследственного планирования, но тут вспоминаешь, что твоей дочери больше нет, от семьи простыл и след, и самому тебе техники, которым ты задорого учишь других, и даром не нужны. Вот тут-то клиент звонит и спрашивает:
– Как дела?
– Шикарно!
Как я люблю поучать новобранцев ОФЛ: «Не впутывайте депрессию в свою работу, особенно когда говорите с клиентами об их портфелях. Вам нужна стратегия, поддерживающая в вас оптимизм».
В пятницу утром зеленые глаза Энни взволнованно сияли. Мне знаком этот взгляд – счастливый, непочтительный, с проблеском прирожденной смутьянки и очаровательной озорницы. Энни и понятия не имеет, что служит моим тайным эликсиром в непрестанных исканиях оптимизма. Она заставила меня рассмеяться.
– Босс, вы слыхали, что стряслось со Скалли?
Было 7.40 утра – час, когда аналитики Уолл-стрит борются за умы со сплетнями. В стенах ОФЛ исход подобных схваток предрешен. Скандалы, слухи, пересуды, кривотолки и сальности всегда берут верх. Коллеги собираются вокруг кофе-машин, чтобы отчитаться о последних сексуальных похождениях. Брокеры обмениваются мужскими историями, а вовсе не финансовыми идеями. Молодые женщины неизменно сбегаются стадами в туалеты, понукаемые скорее потребностью почесать языком, чем нуждами организма. И Энни где-то как-то подцепила эту историю.
Я как раз слушал трансляцию Джона Дьюи через репродуктор. Дьюи, биржевой аналитик с телевидения, прославился своей по-техасски эвфемистической гиперболой, провозгласив, что акции «Майкрософт» торгуются «дешевле, чем крем от загара в пургу».
Ой, только не надо!
Безоглядно наслаждаясь ароматом духов Энни, поднимавшей сиденье стула, я сфокусировал внимание на ней.
– Так что там со Скалли?
– Стрип-клуб, – ухмыльнулась Энни, зная, что эти два слова возбудят мое любопытство.
Скалли – не только серийный лизоблюд и громогласнейший в мире фондовый брокер, но и такой педант, что уток о нем никто распускать и не подумает. Он работает допоздна, импровизированных кутежей избегает. Как и множество других пригородных отцов, почти не представляет,
– Скалли не так глуп, чтобы просить компенсацию.
Предъявить в бухгалтерию счета из гривуазного бара – верный способ напроситься на увольнение.
– Да нет, тут не то, – возразила она. – Платил клиент.
– Ладно. – Я растянул слово на столько времени, сколько потребовалось бы, чтобы сказать: «Ну, выкладывай, что тебе известно».
Энни поняла мою интонацию с лету.
– Его ассистентка рассказала мне все. Ты же знаешь, Джини от него просто на стенку лезет.
– Понял.
– Очевидно, у Скалли грандиозный клиент из Денвера. Этот тип прилетел вчера утром, и они весь день проторчали за закрытыми дверьми, просматривая портфель.
– Держу пари, у бедняги все уши завяли. – Четыре стены и громогласнейший на свете фондовый брокер – по-моему, это жестокое и необычное наказание.
– Не перебивай, – упрекнула меня Энни. – После обеда клиент говорит, что хочет посетить стрип-бар на Таймс-сквер. Скалли просто трясет. Боится, что кто-нибудь его узнает.
– Но соглашается пойти за компанию.
– Именно, – поддержала Энни. – Клиент настаивает, что сесть надо в первом ряду. И Скалли еле волочит ноги, съеживается, пытаясь выглядеть как можно меньше, когда вдруг видит танцовщицу на помосте.
Поднявшись с места, Энни отошла на пять шагов, развернулась и пошла ко мне, извиваясь талией и виляя бедрами, как стриптизерша. Обе руки согнуты в локтях и подняты над головой.
Чудесный язык тела.
– Что-то в танцовщице кажется ему знакомым, – проговорила Энни на три такта на ходу. – Но Скалли никак не сообразит, где ее видел. – Энни на миг нахмурилась, изображая глубокую сосредоточенность.
Многие ли из женщин способны поведать историю о стрип-баре?
– Зато танцовщица узнает Скалли с ходу. Бросает на него один лишь взгляд, и тут же все закрывается. – Энни скрестила руки на груди в виде буквы X.
– Представляю.
– Она удирает со сцены, вереща что-то по-норвежски.
– Откуда ты знаешь, что это был норвежский?
– Она бонна Скалли.
– Быть не может!
– Очевидно, девушка уходила каждый вечер около 8.30 и являлась только под утро. Она так хорошо обращалась с детьми, что его жена ничего не говорила. А Скалли приходит домой поздно. Он всегда думал, что мамзель уже в постели.
– А что сказал клиент?
– О, он вне себя. Вышибала вышвырнул их из бара. Девушка была в истерике.
– Я бы заплатил, чтобы это увидеть.
– Дальше – больше. На улице были двое полицейских, и вышибала пожаловался легавым. Поднялся грандиозный гвалт, ты же знаешь, как Скалли может драть глотку. Тут же подоспела парочка репортеров, и теперь «Нью-Йорк пост» может тиснуть статью.